Вот я перевела для всех, кто хочет, свежее интервью одного из наших лучших друзей. Можно читать самим и пересылать куда хотите. Перевод, конечно, вольный, с незначительными сокращениями, но общий смысл на месте. А то, глядишь, кто-нибудь еще переведет и все испортит. Enjoy!




- Как вы себя чувствуете после известного события?

- Перестал лазить по деревьям. Вообще опыт был интересный. До сих пор помню эхо собственного голоса там, в Новой Зеландии. Врач говорит: «вам, наверное, надо лететь в Лондон или на Манхэттен делать операцию». А я отвечаю: «Никуда, блядь, не поеду, вскрывайте сами». Сказал и слышу, слова будто плавают вокруг, типа: это я, что ли, сам сказал? Мол, давай, чувак, вскрывай мне череп. Есть что вспомнить.



- Страшно было?

- Да нет, как ни смешно, не было. «Давай делай. Так надо. Я тебе доверяю». Анестезиологу, правда, сказал: «Учтите, меня сложно вырубить».



- Было ощущение, что жизнь висит на волоске?

- Да было. Но бывало и круче. Пули летали (показывает, насколько близко). Кстати, забавно, когда пуля так близко, видишь ее как на замедленной съемке. Было такое пару раз. Кто-нибудь играется с пушкой, ну, отнимаешь пушку, даешь по морде. Мало ли, всяко бывает Я вообще сам-то на рожон не лезу. Это скорее из области электромагнитного притяжения, я как будто притягиваю всякую хрень.



- Как у вас сейчас со здоровьем?

- Что смешно, я особо не проверялся до этого случая с башкой. А тут меня, конечно, просканировали с головы до ног. Страшно удивились: надо же, сердце, печень, почки - все в порядке



- Говорят, вы в юности были скромнягой. Это так?

- (Ухмыляясь) Не знаю, что значит скромнягой. Малой был, не высовывался, все больше наблюдал. Скромность тут ни при чем.



- Правда ли, что вы были против выпуска "Satisfaction" в качестве сингла?

- Не в таком виде. Мы ее записали в Лос-Анджелесе как демо и поехали дальше. Этот рифф - я хотел, чтоб его играли духовые. А через неделю слышим его в Небраске по радио. Эндрю Олдхэм решил, что сойдет и так. Ну и ладно, в принципе. Вещь бесспорная. Я до сих пор не знаю, как ее играть. Можно по-разному. Столько каверов ни у одной песни нет. У Отиса Реддинга получилось блин вот примерно так я ее себе и представлял.



- Вы регулярно называете Брайана Джонса «козлом». Почему?

- Да козел потому что. То есть в чем-то он был, конечно, славный парень и занятная личность. Просто - не командный игрок. 350 дней в год на гастролях, а кто-то один не срабатывает. Причем не срабатывает нарочно, из вредности. Вначале мы неплохо срастались на двух гитарах. Но потом слава свалилась на него. То есть она на всех нас свалилась, но ему угодила прямо по голове. Он сразу решил, что в нем метра два росту, а на самом-то деле полтора.



- История гласит, что вы с Миком выгнали Брайана. Это так?

- Да выгнали мы его, конечно, заебал потому что. Делал что хотел, на концерты не являлся. На меня падала двойная нагрузка. Мотаешься 15 дней по Среднему Западу, а этот отсиживается в Чикаго - заболел, видите ли. Или якобы заболел. Заебал. Один из пятерых не работает - вся пятерка ушла. Я, конечно, свирепел. Он такой, знаете (передразнивает): «Мы вот вчера встречались с Бобом Диланом, и Боб мне сказал». В жопу себе все это засунь, Брайан, ясно? Пиздюк челтенхемский. Выпер я его, конечно. Мы с Миком совершенно злобно выжили его из группы. Работал бы как следует - никто бы его не тронул.



- «Роллинг Стоунз» несколько растерялись в период "Their Satanic Majesties Request", в конце 67 года. Чуть не распались?

- Да нет на самом деле. Перетрудились просто. И переплатили нам! Все тогда жрали кислоту, ля-ля-ля, смыслом жизни интересовались. Год был потерян, конечно. Как-то цель я потерял, расфокусировался. Но потом все вернулось, в новом улучшенном виде " Beggars' Banquet" - это как бы вдох. А "Satanic Majesties" - выдох.



- Помните первый вкус героина?

- А как же. Блеванул я. Но это меня не удержало от продолжения. Я так торчал, что точных дат не помню, где-то конец 67, 68.



- Вы его тогда курили?

- Нюхал я его. Видите ли, что касается веществ, у нас тогда было все очень чистое, высшей пробы. В том числе кокаин. Ведь в Англии тогда морфинистам выписывали рецепты. (Тоном доктора:) «Вам сколько выписать?». Вдвое больше, конечно же. При этом Национальная Служба Здоровья настаивала на том, чтобы пациент получал то же количество чистого кокаина. Даром. Естественно, торчки продавали кокаин и некоторую часть своего кайфа. И все было высшего качества. Не то что эта мексиканская хуета из-под ногтей.



- Считают, что у вас было стремление к смерти

- К жизни у меня было стремление. К познанию самого себя. Я всегда знал свои пределы. Проверял себя. И никогда, насколько я знаю, эти пределы не нарушал.



- Вы ведь были активным наркоманом. Даже на лыжах катались

- Ой, катался. Слаломом занимался! Никогда не лез на гору без хорошей вмазки.



- На гастролях, наверное, сложно продолжать торчать?

- Приходилось чиститься перед каждым туром. Переламывался, не хотел, чтоб за руку поймали. А ломки, это, знаете ли Хотя привыкаешь. 72 часа агонии, на стенку лезешь. Самое трудное - не подсесть обратно, почему я столько раз и слетал. До конца тура держишься, а потом опять. Идиотизм.



- А правда, что вы потом стали использовать всякие там пенки для бритья с двойным дном и так далее?

- Все, что появлялось на рынке. Пену для бритья. Парики Я шляпу из-за этого стал носить. Прячешь иглу в перышке. А потом идешь и покупаешь детский наборчик для игры в медсестру и врача, там шприц есть



- Когда в 77 году вас арестовали с героином в Канаде и хотели посадить на 7 лет (там это минимальный срок), слепая девушка пришла к судье и просила за вас

- Почему меня и приговорили к концерту для слепых. Самый, наверное, уникальный приговор в мире. Я с ней до сих пор иногда встречаюсь, дай ей Бог здоровья. Попадаются, знаете, ангелы. Я просто как-то раз позаботился о ней. Слепая, а рвется на все наши концерты, едет автостопом по трассе, представляете себе? Это же ужасно. Я сказал водителю одного из наших грузовиков - «Ты с ней не путайся, а довези из пункта А в пункт Б». Вот и все. А она пришла к судье и говорит: «Я хочу вам рассказать про Кита Ричардса». Трах-тарарарах-тах-тах! Многие пытались это сделать, но не с таким эффектом!



- Нью-Йорк, декабрь 1980. Очевидно, вы тоже были в списке Марка Чепмена

- Очевидно, был. Должен признаться, что чужие списки для шоппинга меня не интересуют (с минуту помирает от хохота).



- Как вы относитесь к психам? Часто получаете письма с угрозами?

- О да. У меня был даже специальный человек, который этих ребят отслеживал и препровождал дурдома и реабилитационные клиники. Навещал их, с родителями разговаривал. Я так подошел к вопросу. Не то что ползать по лестнице с пушкой наперевес: «А ну, сука, выходи». На фига вот, не пойму, было убирать Джона. Стать звездой на 15 минут? Взял застрелил талантливого человека. Мне его, правда, самому иногда его хотелось застрелить.



- В 80-х вы вернулись к активной деятельности, а Мик уже взял управление на себя. В чем проявлялся конфликт? Вы спорили, ссорились?

- Не особо. Вы пластинки послушайте. "Emotional Rescue", "Undercover Of The Night" - совсем не мое. Он навязывал материал, это был диктат Трудно было.



- Но постепенно вы отвоевали позиции?

- Да, шаг за шагом. Пока Мик не вылез со своим знаменитым заявлением, что «Роллинг Стоунз» - жернов у него на шее. Вот я охуел. Он еще приватным образом заключил договор с записывающей компанией Я ничего не хочу сказать, но прости пожалуйста, кто ты на хуй вообще такой, что так себя ставишь? Тут началась третья мировая война. В конце концов Мик осознал, что такое хорошая группа. Можно нанять лучших музыкантов в мире, baby, но это не будет группа.



- Это как Боно говорит: береги группу, как драгоценность

- Ага. Группа - это же алмазы в твоей, блядь, короне. Если есть парни, которые умеют работать сообща, не нужно об них ноги вытирать. Мик это понял. А я понял, каково быть фронтменом. Одна радость - не надо все время смотреть на чью-то жопу.



- Если бы «Роллинг Стоунз» не были такой огромной раскрученной машиной, вы продолжали бы играть с Миком - для удовольствия, просто из любви к музыке?

- Нннууу (бормочет) это бы зависело от него Ну да, абсолютно точно, я бы с удовольствием с ним работал. Куда бы он без меня делся! Понимаете, я вижу в Мике потенциал, не реализованный и наполовину. Он прекрасный музыкант, отлично играет на гармошке, на слайд-гитаре. Ему есть куда развиваться.



- Как сейчас обстоят дела с наркотиками? Вы говорили, что бросили.

- Я сейчас сижу на лекарстве, которое от башки, под названием «дилантин». Поэтому мне кокаин больше нельзя. Ну и ладно. Года полтора я уже кокаина в глаза не видел. Подумаешь. Я любил иногда, знаете ли, нюхнуть после обеда. А теперь больше нельзя, ну и не надо. Курю, правда, как паровоз. Траву хорошую могу.



- В других отношениях тоже тормознулись?

- Нет. (Беспечно) Они говорят, чтоб я не пил, но тут меня хрен собьешь. Вы меня не знаете, а я-то себя знаю. Многие говорили, чтоб я бросил пить, а сами крякнули. Трое врачей твердили мне: «будешь продолжать в том же духе, через полгода помрешь». И что? Я их все похоронил.



- Бывает ли, что вы думаете: «я бы мог уйти вслед за Грэмом или Джими»?

- Не-е. Дурачки они. Грэм - дурачок. Очень я его любил. И Джими я очень любил. Но они пределов своих не знали. И оба это понимали. Мы об этом много между собой говорили. Можно дойти только до определенной точки. Дальше уже сам виноват. А они прошли лишнюю милю. Бросили меня, между прочим. Тоже мне друзья.



- Но у вас тоже случались серьезные передозы. Звоночки были?

- Стрихнин. Подсунули мне однажды в Швейцарии. Жесткая вещь. Ты полностью здесь, бодрствуешь, живой. А все смотрят на тебя, как будто ты умер. Потому что двигаться не можешь, не можешь сказать: «Але, я тут». Страшновато. Но я подумал: «Надо заснуть, а если проснусь, всем все объясню». (Смеется). Бывали, да, звоночки дурацкие. Но, кстати, чаще от баб, чем от наркотиков.



- В апреле умерла ваша мать. Почувствовали ли вы, что постарели?

- Да нет. Я два дня сидел с ней, пока она не кинулась. Принес гитару, сидел и играл ей «Малагену». Вот она вроде отрубается - «ну пока, мам, завтра приду». Наутро просыпается и говорит моему секретарю: «Слышали, как Кит играл? По-моему, у него гитара немного не строит». До самого конца вот так. Вредная была.



- Сожалеете о чем-то?

- Не. Всяко бывает. Мамку проводил. Папку занюхал. Сирота я, сирота.



- Че, правда папу занюхали?

- Нну да. Только насчет кокаина - это вранье. Я же сказал: не с кокаином, а как кокаин. Я открыл коробочку с прахом и думаю: «Надо ж что-то с этим сделать, дуб, что ли, посадить». И немножко папы просыпалось на стол. Не вытирать же это тряпочкой. Ну, я и собрал эдак в кучкуЯ понял, кстати, что употребление предков вовнутрь - это очень уважительное такое знаете это целое дело.



- Все удивляются, почему «Роллинг Стоунз» до сих пор гастролируют.

- А я спрошу: почему бы и нет? Объясните мне: почему нет? Нам же нравится. И, честно говоря, не знаю, чем бы я иначе занимался. Это вроде как долг наш. Сколько миллионов людей хотят увидеть «Роллинг Стоунз»? Кто я такой, чтобы лишать вас себя?



- Как вы представляете себе собственные похороны?

- Подумаешь, ерунда какая. Ну, троих рабов заберу с собой Никогда я не думал об этом. Не хочу, чтоб меня таскали по Уайтхоллу или отпевали при свечах. Умерла так умерла. Пусть что хотят, то и делают. Кроме того, это еще не скоро (смеется). Лет до 150 проживу, тогда, может, и крякну.



- Каков главный урок, преподнесенный вам жизнью?

- Никогда не прекращай дышать.



Tom Doyle, русский текст - Умка

Ай да умница!
А как он СЕБЯ в "Пиратах..." сыграл, а? ;)

умница не то слово :) а в третьих пиратах никого, кроме него, пожалуй, и не было. и ничего.

ну я типа продолжу переводы Анькины выкладывать. Это из книжки Игги. Она, вроде как, уже даже и издалась, но я с Аней давно не пересекался, поэтому бумажной версии не видел. Все равно, эти куски очень классные.

Из книги: Iggy Pop. I Need More.
The Stooges and other Stories by Iggy Pop
with Anne Wehrer. N.Y. 1982

Вольный перевод с американского: А.Герасимовой

Два слова от переводчика.

Первое: я очень долго искала эту книжку. Кажется, с тех пор она не переиздавалась. Анне Верер, судя по всему, очень симпатичная тетка, но ей уже тогда было 51, и где она сейчас - неизвестно. Сначала я хоте-ла перевести отдельные куски, типа дайджеста, но как-то втянулась и стала фигачить подряд. Поэтому, оче-видно, ожидайте продолжения в следующих номерах журнала.

И второе. Имеется предисловие Энди Уорхола, которое я переводить не буду. В нем строчек пять, и зву-чит оно примерно так: "Даа, Игги Поп такой милый, такой славный юноша: Мы с ним познакомились, Нико, туда-сюда: Странно, что он так мало известен, он заслуживает большего". А также имеется посвящение, наверное, все-таки от самого Игги: "Dedicated to Keith Richards, my all-time hero".

А теперь, собственно, сам текст.


Разыскивается за убийство

Да, во времена Stooges со мной происходило много дурацкого. Как-то раз ночь напролет протрескались кокаином с нашим роуд-менеджером Джоном Адамсом. Забавный был парень. Наркоман, в общем-то. На самом деле тогда, в 1970-м, группа начала распадаться. Я жил на 26-м этаже, в комнате 26-G, в точности как размер иголки, которой мы пользовались. На 26-м этаже небоскреба, единственного на весь городок Анн Арбор, штат Мичиган. Вот там-то я и жил - пришлось. Я же певец, фронтмен, как тут не жить на самом верху. Нам бы всем жить на самом верху.

Короче, сижу я там всю ночь на кокаине, уже рассвет начался. Из окна видно весь город, и мы с Джоном смотрим, как потихонечку наступает день, и по улицам начинают кружить полицейские машины - сначала две, потом четыре, потом шесть - как будто бредень тянут. Они тянут, а мы наблюдаем. У нас, у меня и Stooges, всегда были странные отношения с властью, с полицией, своего рода любовь-ненависть. Сидим наблюдаем, так? И думаем: ишь ты! Думаем: ты смотри! Кого-то ловят. Интересно, кого они ловят, трали-вали и тому подобное. На кого тут облава?

А не спал я еще отчасти потому, что банки открываются только в девять, а мне надо было обналичить чек в банке напротив, мне часто приходилось с этим банком иметь дело, потому что в роке много быстрых денег, особенно в случае со мной. Тогда все было иначе, никаких туров - мы играли по выходным. Играли свою дикую музыку, нас приглашали, нам платили, никакого менеджмента, никаких агентов. Был какой-то агент, но это так, одно название, раз, правда, выслал мне сто долларов на покрытие расходов, когда я первый раз лечился (метадон-гольф-валиум).

Тем временем кольцо сжимается, а мы с Джоном смотрим, а мне к девяти надо в банк, потому что я собираюсь забирать свое электропиано и ехать в Детройт на арендованной машине, то есть, в общем-то, на краденой - форд-галакси, который я взял на день, а катался месяц, так? То есть скорость, это было важно.

Спускаюсь я в банк, зрак размером с баскетбольный мяч. И в очень ТАКОМ состоянии, с длинными рукавами, стою в очереди. Стою себе в очереди в банк - землистого цвета паренек, весь ввалившийся, изможденный, зрачки огромные, длинные прямые каштановые волосы. Одет как все, в "левиса", рукав только, как всегда, длинный.

Стою, чтобы обналичить чек на 3000 баксов. Нервничаю: яркий солнечный свет, ну и вообще. НЕНАВИЖУ очереди, какие бы то ни было. Стою напряженный: ненавижу стоять среди обычных людей, особенно в каких-нибудь офисах и всяческих деловых помещениях. Вдруг слышу слева как будто стук копыт. Поворачиваюсь туда, в этот момент в банк влетают целенаправленной рысью два огромных, здоровых, накачанных мужика в дешевых костюмах, с короткой стрижкой. Раннее утро в банке, полно народу, толчея, и можете себе представить, они несутся ПРЯМО ко мне, прямо ко мне, поднимают меня в воздух - прямо в воздух поднимают, ни слова не говоря. И я ничего не говорю. Я совершенно растерялся. Подхватили меня и выбежали из банка, вынесли меня оттуда. Один живо открывает дверцу машины и швыряет меня на заднее сиденье.

Я буквально окаменел. Окаменел! Свыше всякого окаменения и ужаса. Все, думаю, концерт окончен. Поймали меня, короче. Я был уверен, что меня поймали, так? Я не представлял себе, что теперь будет, и начал сходить с ума. "Что я сделал? Что я сделал? В чем меня обвиняют?". Молчат.

Оказалось, искали убийцу. Так что в этот день я был арестован за убийство. Искали убийцу, а я в точности подходил по описанию. Хороший урок для молодого музыканта: нечего шляться в одиночку.

Короче, попадаю я в участок, так, причем они уже на полпути присмотрелись получше, сверили приметы со своими ребятами по рации и поняли, что обознались. Поняли, что обознались, и все-таки решили на всякий случай меня проверить.

В те времена, в середине шестидесятых и даже в семидесятые годы, Мичиган был воистину полицейским штатом. Я весь мир объездил, но такого фашизма, как там, нигде не видел, разве что в России.

Они вообще считали: весь город отдан нам на откуп, что хотим, то и делаем. Странно, потому что вообще-то Анн Арбор уже тогда, в шестидесятых, был довольно славным городком Среднего Запада, с довольно дружелюбным населением. Такое странное несоответствие: целый город мирных ребят, отданных на растерзание этим лунатикам.

Ну и, короче, они обнаруживают у меня дороги - ибо я был настолько глуп, что трескался в руку. И я был невероятно обдолбан и невероятно напуган. Телефон в доме stooges был отключен, а Джон отрубился, а у меня даже адвоката не было.

В результате они сказали, что отпустят меня, если я разрешу им обыскать свое помещение. Если бы я не разрешил, они закрыли бы меня на 72 часа, а это слишком долго для торчка. Как ни странно, я согласился.
Поехали ко мне: сержант, лейтенант и я. Ничего предосудительного не обнаружилось - только целая ку-ча метадона, машин, иголок и всякого хлама, разбросанного по полу.

Поскольку за вшей и прочее тому подобное не сажают - в те времена я был весьма неряшлив, личная гигиена не была моим сильным местом - то брать меня было, в общем-то, не за что, хотя они сказали, что материала хватает: метадон, шприцы и так далее, тем более рецепта не было.

Так что они обрабатывали меня часа два, чтобы я настучал на своих друзей и выдал кого-нибудь. И к концу дня я себе понравился, так как выяснил относительно себя одну вещь: а именно, что я ни на кого не могу настучать, чего бы это ни стоило. Я был уверен, что им ничего не стоит меня посадить. Только что Джон Синклер получил несколько лет за пару косяков, и, поймав меня, они получили бы продвижение по службе.

Но настучать на друга - это было свыше моих сил. В общем-то, это было самое важное для меня в моей группе, Stooges: дружба. По-моему, дружба как музыкальный стиль гораздо важнее, чем вот это вот - иг раем мы блюз или не блюз, и так далее. Мы были группой друзей. А менты, как выяснилось, блефовали.



Кое-что обо мне самом

Наверное, надо рассказать что-нибудь обо мне самом. Я ходил в институт (high school). К 20 годам у меня была своя группа, Stooges. Короче, я хотел петь в группе и сочинять песни, трали-вали и тому подобное.

Никто из нас не был хорошим музыкантом - я был хорошим барабанщиком, но это же не значит быть певцом, так? Все остальные играли в команде под названием "Dirty Shames" ("Грязные позоры"). Они играли под пластинки, то есть те ноты, которые знали. А которые не знали, те пропускали. "Грязные позоры" -ансамбль ОДНОНОТНОЙ САМБЫ.

Короче, мы создали группу и несколько месяцев нечего не делали, только болтали. На самом деле я подбивал парней на репетицию, принося травы или гашиша. Мы были молоды и только втягивались в курение, знаете, как нравилось.

Когда мы начали репетировать, была зима и я жил с родителями, потому что денег не было. По утрам я вставал и находил на столе два с полтиной доллара, оставленные мамой. Мы жили в поселке из вагончиков-прицепов, в пяти милях езды через весь город от Ронни и Скотти Эштонов - басиста и барабанщика. Десять миль на автобусе, а потом еще пешком. Я закутывался потеплее, клал в карман кропаль или немножко травы, что у меня там было. Очень серьезно относился к репетициям. Амбициозный был парень. Я всегда хотел быть только на самом верху, самым известным, самым знаменитым. Короче, полмили пешком сквозь снег до остановки, сорок минут на автобусе и еще десять минут до их дома.

Необходимо было начать играть в какое-нибудь такое время, похожее на утро, потому что в полчетвертого возвращалась с работы их мама, а она не разрешала громкой музыки. Ей отдохнуть хотелось после работы.

Но эти парни были самые разлентяйские поросята из всех малолетних преступников, так? Совершено избалованные, испорченные мамками - белый хлеб, шоколад и тому подобное. Один из них, Дэйв, так и испортился до смерти. Ужасно было. Он был слишком пьян, чтобы жить.

Проделав весь этот путь, я должен был исхитриться заставить их открыть, потому что они норовили дрыхнуть до полудня. Они спят, а я звоню, звоню, звоню. Приходилось брать садовый шланг и поливать окна, бросать камни, орать всякое, снежками кидаться. Наконец я попадал внутрь, и там приходилось будить их еще пару раз. Такие капризные - никак не желали просыпаться. Приходилось поставить им пару пластинок, чтобы привести в чувство. Потом стал заходить Дэйв, он жил неподалеку. Но в то время нас было всего трое: я, Ронни и Скотт.

Наконец около двух они уже были у меня в состоянии поиграть, и мы спускались в подвал. Спускались в подвал, выключали свет, и тут ребята по-настоящему серьезно сосредотачивались, чтобы выдать музыку - что-нибудь эдакое, фантастическое. Это были совершенно свободные, недисциплинированные, испорченные, преступные мальчишки, они отлично умели смотреть телевизор или мастырить произведения искусства, вроде коллажей из рекламных постеров и тому подобное. Ясное дело, кайф был необходимым условием - тогда еще только трава.

Они отлично умели мечтать и смотреть сны - то, в чем так силен мой пыльный Средний Запад. Затерянный мир. Отсюда вышло много революционных умов, с американского Среднего Запада. Пит Таунсенд хорошо об этом сказал. Он сказал: яркой личности на Среднем Западе должно быть трудно, это тебе не Лондон или Нью-Йорк, который все время по-новому вставляет, трется об тебя и стирает все иллюзии. В Нью-Йорке можно понять, кто ты есть, просто постепенно понимая, кто ты НЕ. Иллюзии пропадают. Если ты что-то хорошо умеешь, в большом городе найдутся тысячи людей, которые делают это лучше тебя; а на такой пыльной свалке, как Анн Арбор, штат Мичиган, мельчайший из гениев легко становится лучшим умом в округе - Суперменом в болоте.

И вот мы пытались репетировать, так, создавать группу, Stooges, в 1967 году. Спускались в подвал, никакого света, кроме рождественской гирлянды и какой-то еще лампы на полу, и я играл на гавайской гитаре особым способом, который я изобрел, чтобы издавать одновременно два звука, как самолет. Не знаю, как еще описать: похоже на звук самолета. Звук ранних Stooges, много позже ставший звуком ранних Sex Pistols. Короче, вот так я играл, а Рон играл на басу, а Скотти я научил играть на барабанах и сделал ему барабаны. Мы чувствовали, что надо бы купить ему настоящие, но я уже целый месяц проработал на двух работах: одна - подавать гамбургеры, колу и картошку-фри, а другая - на складе магазина уцененных пластинок в Анн Арборе, и этот месяц полностью исчерпал мои возможности. Я заработал на маленький усилитель Fen-der Princeton и еще на усилитель Kustom, который звучал говенно, но выглядел так, что я, как всякий ниггер-деревенщина, не мог устоять. После этого я обнаружил, что больше работать не в силах, так что пришлось обойтись без барабанов.

Так что я подобрал на помойке 55-галлоновые бензобаки и превратил их в барабаны. Скотти молотил по ним со всей дури: звучало громоподобно, как землетрясение. Еще мы расписали их непристойностями, вроде "сиськи" и "письки".
А спереди были нарисованы индийские символы любви и перерождения. (У Stooges, видите ли, было две стороны, одна из них совершенно дрянная, гадская, склонная к фашизму и насилию). И вот мы начинали играть - очень громко, очень быстро, не останавливаясь и варьируя темы. В то время это был чистый инструментал, как будто джаз сошел с ума. Очень североафриканский, племенной звук, при этом очень электрический.

Так мы играли минут десять. Потом все начинали хотеть опять укуриться. Через десять минут все начинали ныть: "Ой, фу, как мы устали". Но то, что мы вкладывали в эти десять минут, было настолько тотально, настолько первобытно-дико, что земля содрогалась, расступалась и поглощала презренную действительность.

Нас не заботило ни сочинение песен, ни чередование аккордов. Я ничем таким не интересовался, пока не пришло время записываться; подписав контракт, я решил, что хорошо бы научиться писать песни - ну и научился.
Музыка у нас была текучая, крайне концептуальная. У нас была всего одна песня, под названием "Взвинтись", или я менял название на "Приступ астмы", "Прощайте, раздолбаи" или не знаю там, "Иисус любит Stooges". Таким вот образом, трали-вали, все и начиналось.

Наконец мы решили, что нам необходим отдельный дом, где мы могли бы нормально репетировать, так? Иначе, как видите, время и деньги тратились впустую. И тогда появился этот дом в центре кампуса Мичиганского Университета. Прекрасный старый дом на улице-аллее, обсаженной деревьями. Через неделю кухня была заколочена. Это было типичное жилище рок-музыкантов, только мы не были рокерами. Мы вряд ли смогли бы сыграть что-нибудь из Чака Берри.
Дом - это было совсем другое дело. Мы продолжали искать свой звук. Мы не знали, с чего начать, пока не услышали Гарри Парча. Мы слушали пластинку Гарри Парча (если не знаете - поищите) с четырьмя-пятью друзьями, Рон скакал по дому, переодетый горбуном, устраивал полтергейст, мы подвывали Парчу, как привидения, веселились, запирали все двери, включали и выключали свет. Один парень, Крег Сазерленд, где-то нашел ЛСД, и мы попробовали. У него был неудачный трип, и он провел ночь в кустах. Еще у него была дорогая гитара, но играть на ней он не умел, и, бьюсь об заклад, до сих пор не умеет. Нас обвиняли в недружелюбности. Справедливо, но все хорошие команды стремятся жить замкнуто.

Мне всегда нравилось жить в мужской компании. Даже со своей командой в одном доме иногда хорошо. Когда хочется музыку поиграть или еще что, здорово, когда вокруг друзья, близкие отношения. Экономически удобно и вообще полезно.



Первый трах

Именно в этом доме я впервые трахнулся. К нам постоянно приходили девчонки, но лично я не трахался до двадцати лет. Так, потереться об кого-нибудь сквозь джинсы или за хорошую жопу подержаться было приятно, но трахаться я не хотел.
Была одна подруга, вообще-то это была подруга Чака, но она на меня глаз положила. Они вообще часто на меня поглядывали: барабанщик и вообще, думали: "Парень молодой, отчего не попробовать", знаете. А эта уже институт закончила, ей было 25, что мне тогда казалось крайней старостью. Когда тебе 20, думаешь: 25 - Бог мой, до чего древний возраст!

Так или иначе, она за мной ухлестывала. У нее был ребенок. Не знаю, не люблю я трахать девок, у которых есть ребенок. Не люблю и все. Неловко как-то рядом с ним находиться, и можно проникнуться тяжелой ревностью к этому ребенку.

Ну, у нее был довольно симпатичный ребенок. Вообще она была милая, приходила, жарила мне яичницу. Ухаживала, значит, за мной.

Она хотела, чтобы я ее трахнул. Однажды мы целовались и так далее у нее на диванчике, и она говорит: "Почему ты не хочешь пойти до конца?" Я обломался. Наконец как-то ночью в моей комнате - у меня была такая странная комната с маленьким балконом. Я там срал, на этом балкончике, и оставлял сохнуть. И вся мебель у меня в комнате, включая две одинарных кровати, шаталась и накренялась. Я сделал из всего этого лабиринт, так что нельзя было видеть дальше, чем на два-три фута в одном направлении. Своеобразная была комнатка. Короче, она меня укурила хорошей травой. Я тогда мало марихуаны курил, и она на меня сильно действовала.

Я только что тогда научился курить (сигареты и траву) и был страшно рад. У меня всегда была астма, и я не мог курить. Как-то раз иду по улице, и вдруг кто-то выпустил дым мне в лицо, дело было осенью, самый худший сезон для астматика. "О, дым, все, сейчас упаду!" - но ничего подобного не произошло. АГА! - подумал я. И немедленно начал курить по паре пачек "Кэмела" в день, что для меня было очень вредно, и по сей день у меня бывают приступы.
Мы были на балкончике - по случаю ее прихода я убрал все чудо и вынес туда постель. "Это" оказалось несложно, и я даже не вполне понимал, что происходит. Каким-то образом она умудрилась все сделать сама. А потом я кончил. Дальше все было как во сне: я сел, не говоря ни слова, сорвался с места, сбежал по лестнице, прыгнул на ее велосипед и со страшной скоростью помчался прочь. Я был в таком вздрюченном состоянии, что повернул не туда и врезался в машину, перелетел через нее и приземлился на ноги.


Нам повезло

Однажды у нас был дом, этот деревенский дом, я часто о нем думаю. Знаете, я довольно чувствительный человек, хорошо воспитанный: в общем, я люблю людей, знаете, такой приличный юноша. С другой стороны, все, к чему прикасались Stooges, превращалось в чудо. Мы разрушали дома с легкостью необычайной, как четверо яростных павианов. Мы же были хулиганы, так? В Stooges я был хулиганом, так? Но сам-то по себе я другой.

Так вот, этот дом, нам повезло с этим прекрасным белым домом, и он так помог нашей музыке. Мы достигли таких высот, что хоть помирай. Таких высот, что в конце концов никакая музыкальная индустрия не стала бы нас продюсировать. Это был большой старый прекрасный белый деревенский дом в двенадцать ком-нат, построенный стариком по фамилии мистер Бейлис - фермер Бейлис - построенный его собственными руками от фундамента до мебели. Он уже сильно разбогател, продавая по частям свою огромную ферму, сначала под школу, потом отдельным людям, потом под поселок вагончиков. Наш дом стоял на трех-четырех акрах земли, с прекрасным длинным садом и аллеей. Исключительный дом. Я так его любил. Он был почти весь сделан руками - паркетные полы, огромное витражное окно, чудесный пасторальный вид, прекрасные деревья в саду. Замечательный сад - вот что может сделать человек, когда работает с душой.

Я жил на бардаке - лучше не бывает. Высоко в воздухе среди ветвистых деревьев, два окна, создающие приятный сквозняк. бардак был сделан из кедра, и у меня там была огромная, так называемая корабельная кровать, он сам ее сделал, с тонкими матрасами, и никаких простынь-наволочек. Только одна подушка, а также гитара и 50-ваттный гитарный усилитель - не то чтобы огромный, но для комнаты вполне приличный. Как рявкнет! В комнате был большой шкаф с замечательным зеркалом, также сделанный самим хозяином - он был отличный плотник - и все это я раскурочил, и, в общем, на третью неделю туалеты уже не работали, и так далее, и так далее.

А сам он иногда приходил. Никогда не забуду, как он приходил. Он очень любил свой дом. У него было чувство, что его как будто насильно заставили покинуть этот дом, несмотря на то, что он добровольно расстался с ним за деньги. Видимо, уже не имело смысла жить там, ведь он был уже не фермер и уже не молод. Это все его жена виновата - ну и кошмарный же у нее был парикмахер - это она свела нашего бедного старого благородного медведя по безжизненной тропе к безрадостным воротам. Прощай, солнечный свет; здравствуй, зоопарк. Переехал, небось, на какое-нибудь ранчо, без лестниц, по совету врача. Чем это лучше, чем в Сибирь по этапу? Он так любил свой дом. Дом пережил человека.
Он появлялся в самые неподходящие моменты, как привидение. Говорил что-нибудь вроде: "Привет, ребятки, не хотите ли морковочки или чего-нибудь, что я вырастил?" Но мы не были так добры к нему, как он того заслуживал. Мы все были в некоторой паранойе, потому что мы курили траву, так, а в то время в Мичигане это было целое дело. Стыд и позор, что трава встала на пути нашего отношения к этому человеку. Он так и не выгнал нас из этого дома. Старый фермер Бейлис был пятым Stooge'м.

Наконец, вскоре после того как мы распались в 1970 году, дом снесли. Теперь там шоссе - Eisenhower Parkway. Где-то там лежит его жизнь. Фермы больше нет, но я остался свидетелем.

В том доме бывали хорошие репетиции. Однажды приехала пожить Нико. Она была очень милая, и некоторое время мы с ней дружили как мальчик и девочка. Я сказал ей, что собираюсь в Мичиган к своей команде - им-то, мичиганским парням, никогда не было особого интереса уезжать далеко от Детройта - а она говорит: "Джимми, я поеду с тобой". Так и сказала. А я подумал: "Такая продвинутая дама, и вдруг поедет со мной зачем? Она, наверное, псих". Так оно и было, и я обязан ей целым миром. Она меня многому научила насчет, well you know, I'd never licked pussy before. Мне очень нравилось заниматься с ней сексом. И еще она научила меня всему, что касается вина, настоящего вина.

Когда мы репетировали, она всегда сидела, слушала и радовалась - приятно, когда кому-то нравится то, что ты делаешь - она была замечательным слушателем. Еще она пыталась готовить нам еду. Каждый день варила коричневый рис и иногда подавала свежие фрукты, но в основном коричневый рис с овощами. Старалась для нас. Варила в кастрюле коричневый рис и бросала туда овощи, и там всегда было столько перца и острого соуса, что никто не мог это есть. Но она старалась.


Stooges

Итак, я расскажу о своей первой группе. Начнем с Дэйва, Дэйва Александера. Он у нас стал играть на басу. Это был приятель из того же квартала, друг Скотта Эштона, барабанщика. Он был весь какой-то пунцовый из-за плохого обмена веществ. Все время мазался "Клирасилом", который рекламировал Дик Кларк. Должен сказать, что Дэйва уже нет в живых.
В общем, у него были рыжие волосы, очень длинные, и нож в кармане. Росту он был 5 футов 7 дюймов и носил "левиса" в обтяжку. И вот, короче, эти джинсы: жопы-то у него как таковой не было, и эти штаны - очень узкие, так, но на талии они ему все равно были великоваты, и штаны вечно сползали, прямо смешно, при том что карманы были полны всякой всячины - расчесок, ножей, бутылок джина или что он там пил, лопатников и прочее. Это в Мичигане называется "выходить из берегов". Еще у него были битловские ботинки, потому что они с Роном Эштоном (нашим гитаристом) однажды свалили из школы и уехали в Англию, в Ливерпуль, чтобы быть поближе к "биттлз", и целый семестр там тусовались.
Эти парни на пару лет меня моложе. Отец у Дэвида был мясник, а мать домохозяйка - очень нервная дамочка. Дэйв родился в мичиганской деревушке Уитмор-Лэйк, там все население человек 150, так что дети получались дегенератами.

Потом он переехал в Анн-Арбор. Годам к двенадцати он уже торчал на клее, на ромиларе, и на секонале, наверное, тоже - на чем он только не торчал. Все время ему надо было торчать на какой-нибудь дряни. Любил сидеть дома. Наглухо испорченный был пацан, вообще насквозь гнилой, так? Если надо было поработать дольше десяти минут, он начинал ныть. Но ему хотелось играть в группе, и машина у него была, и деньги, что весьма полезно. Он мог достать усилитель и купить бас, так что мы его приняли.

Такие смешные делал вещи. Как-то раз, помню, увидел где-то в кино, как Джимми Хендрикс поджигает гитару. И вот на одном концерте, это был Silver Bell Hideout в Бирмингеме, штат Мичиган, он решил поджечь СВОЙ бас. Он же видел, как это делается в кино, и даже лак не пострадал, так? Уж не знаю, под чем он там был, но решил. И угораздило меня именно в тот вечер одолжить ему рубашку, одну из своих любимых рубашек. И вот играет он на сцене, в моей рубашке, мы поем пару песен, и тут он торжественно слагает с себя бас - ха-ха-ха - и собирается его поджигать. Укладывает его на сцену, с соответствующей жестикуляцией, и поливает сжиженным газом для зажигалок. И когда он поджег его, бас вспыхнул, как факел. Ничего там не пришлось раздувать и так далее. Пламя взметнулось фута на три. Дэйв смотрит на это дело в полном - никогда не забуду - в полном шоке и ужасе: "Ой, что же теперь делать?". И решает - чтоб уже не совсем потерять лицо на сцене - гасить пожар своим телом. И падает прямо грудью на огонь: в МОЕЙ рубашке. Он, кстати, не особо пострадал. Но на рубашке - на МОЕЙ, блядь, рубашке! - образовалась круглая дыра. Не то чтоб он сильно подгорел, но вид был не очень. То есть не вышло дело. Промахнулся маленько. Но я думаю, главное - намерение.
Эх, никогда не забуду Дэйва. Однажды, перед самым первым концертом Stooges, он сказал, что закинулся кислотой и хочет расписать мою древнюю гавайскую гитару (вокруг которой тогда строился весь наш звук) фосфоресцирующими цветочными узорами. Ну, я говорю: давай, вперед, нафигачь мне всяких там: бабочек, знаете, вот это. И он нафигачил прямо по датчикам, а это же маленькие магнитные микрофоны. Таким образом, за день до концерта гитара была испорчена. Как оказалось, это изменило ход истории, так как мне пришлось играть стоя. На гавайской гитаре я играл сидя, а на этой пришлось стоя, и во время моего дебюта с меня постепенно соскользнули штаны. Все подумали, что это часть представления: я был в курчавом парике из алюминиевой проволоки, все лицо в белилах и ботинки для гольфа. Вот вам, пожалуйста, Дэйв. С самого начала он стал совершать мелкие музыкальные поступки, типа скидывать головки с усилителей и швыряться предметами. У него к этому был особый талант. Такой вот был Дэйв.

Скотт Эштон - это был малолетний преступник. На Элвиса Пресли смахивал, смазливый такой юноша, нечто среднее между Элвисом и Фабианом, крутой чувак, настоящий хулиган, боец и все такое. Рукава всегда закатаны. У него тоже были обтягивающие "левиса" и остроносые ботинки, а также элвисоидный чубчик-помпадур. Отец у них с Роном - они были братья - помер, поэтому дисциплины в доме было мало. Он тусовался на улице возле пластиночного магазина, где я работал, когда барабанил в Prime Movers. Стал приходить к нам на репетиции, сидел на лестнице с парой своих дружков. Крутой тусовочный пацан, причем малолетка. Как-то попросил меня научить его играть на барабанах. Он мне нравился. Симпатичный был парень, знаете. Я сказал: "Ну давай, научу". Научил кой-чему, и однажды вечером он сел за мои барабаны и начал стучать. Через Скотта я познакомился с остальными - Дэйвом и Роном. Они все тусовались под аптекой Маршалла, куда я потом ходил за дозой. Говорил, что я диабетик. Знаете эти аптеки в маленьких городках.


Stooges набирают ход

Что было хорошо в Stooges, так это то, что мы жили практически абсолютно без денег, даже когда у нас появились контракты с рекорд-лейблами, - никаких средств к существованию, кроме того, что мы могли заработать сами, своими силами. Никто в нас не вкладывался, не поддерживал. Один чувак, Джон Адамс, вложился, правда, в усилители. Это был дорожный менеджер, который постепенно подсадил группу на наркоту. Карточный шулер с наркоманским прошлым и философским образованием - опасное сочетание. И деньги у него водились. Но на самом деле никакой официальной поддержки мы ни от кого не получали. Приходили ди-джеи, я им показывал палец. Все дураки ненавидели то, что мы делаем, но вся эта, казалось бы, полная отверженность и нищета никак на нас не отражалась.

Иногда приходилось репетировать в куртках и перчатках - ну и что? Мы были фанатики. Любое препятствие обращалось в смех. И при всем том я высчитывал - я был самый умный в группе - что мы потеряем и что выиграем с помощью ди-джея. Но в сердце все это не проникало, я играл в это, как в игру. Мы никогда не играли в разбойников. Мы просто играли музыку. Может быть, не лучшим образом, но время-то шло.

К 1970 году я отрастил себе здоровенное эго, а это весьма полезно для сцены. Многим нравилось то, что мы делаем, многие знали, кто мы и зачем. У нас был свой звук, всесокрушающий, как татаро-монгольская конница, тысячи маленьких монголов с саблями, на почти невыносимых частотах.

Ребята из группы начали мне завидовать, подкалывали меня, развешивали по дому плакатики: "СПЕШИТЕ ВИДЕТЬ ИГГИ, У НЕГО ГОВНО ЗЕЛЕНОЕ". Забавно, как некоторые вещи берутся прямо из воздуха: название "Iggy and the Stooges" как-то прилипло и осталось. Промоутеры увидели в моем имени деньги, я не мог импрепятствовать. Stooges развалились в 1970 году, а альбомы переиздаются до сих пор.Последний эпизод Stooges связан с плохими продажами альбома Fun House (1969). Билл Харви, вице-президент выпускающего лейбла Electra, и Дон Галуччи, продюсер этой пластинки, вылетели первым классом прямо из Нью-Йорка в Анн Арбор, дабы послушать ее и оценить коммерческие возможности третьего альбома Stooges.

Ответ был: НЕТ! Контракт был разорван.

И все же с каким удовольствием я вспоминаю, как этим благопричесанным мудакам было физически неловко ждать пять часов в таком напряжении, что ни в кресло сесть, ни к стене прислониться, ни в туалет сходить.
Нам же, несмотря на скорую гибель, как раз удалось создать свой лучший альбом. Песни, услышанные в тот июньский день, зомбировали этих говнюков в напряженных, неловких позах, с болезненно застывшими улыбками.
Пускай мы всего лишь кучка раздолбаев, но есть в мире нечто такое:


Дорожные менеджеры (roadies)

Наши менеджеры были самые отъявленные маньяки, хладнокровные бандиты и убийцы всех времен и народов - все как один. Моя гордость и радость. Такому бэнду только таких и надо. Нам не до шуток, нам нужны солдаты, мы же рокеры, так?
Был у нас Дэйв-Догмэн, в прошлом капитан военно-морского флота, служивший во Вьетнаме. У него были автоматы, в том числе великолепный русский АК-47, и все прочее; усатый гений, похожий на Стейси Кича или Берта Рейнолдса, из Понтиака, штат Мичиган, по фамилии Данлэп. Наверняка ты смеешься, Дэйв, читая это - черкнул бы, что ли, пару строк по адресу: п/я ФБР, 250 Вест 57-я стрит, Нью$Йорк 10019. Еще был Лео Битти. Тоже хулиган из Понтиака, нарциссист-хулиган. Последнее, что я о нем слышал - что он лежит в психбольнице. Что-то у него было с мозгами - нарциссический мальчик, длинноволосый, стройный, красивый, весь изящество и балетные цыпочки. У меня все роуди были отличные. "The streets and fields that never die". Jim Morrison.

Потом был Берни. Берни во Вьетнаме командовал танком. Кучу народу перебил; когда Stooges развалились, он вернулся в армию.

Еще Зик Зеттнер, деливший со мной комнату 26G, ныне покойный. Позже он играл в Stooges на басу. Ростом под 6 футов 4 дюйма, вспыльчивый, но славный, очень хорош собой, очень.

Потом, был невероятный Дон Кул, "Don Cool from Liverpool". Дон Кул был всегда такой грязный, что грязь было не просто видно - ее можно было слышно за несколько футов: воняло будь здоров. Честный пот, смешанный с запахом униженных и оскорбленных. Дон был полуграмотный; он вырос в детройтском гетто, в квартале от завода "Крайслер". Ходил ладонями назад, типичная негритянская походка, называется pimping. Обладал нечеловеческой силой, я таких больше не встречал. Был целиком и полностью предан Stooges, особенно лично мне. Он был моим домашним животным. Спать мог где угодно, как правило, свернувшись на полу. Выполнял любые поручения с полной отдачей и никогда не повышал голоса. Фанатик! Весьма интересный тип и ценный кадр. Думаю, мы были первыми из людей, которые были к нему добры.
Однажды мне довелось заглянуть туда, откуда явился Дон, в ту жизнь, которую он вел до нас. Я захотел его проведать. Просто сам, лично для себя захотел. Мрачное зрелище, развалившиеся хижины и так далее. Я нашел дом, очень грязный и вонючий. Повидал его мать, бесформенную от дрянной пищи - вот что нищета делает с людьми; плохие зубы, и взгляд такой побитый, подавленный. Она пыталась быть со мной вежливой: "Нет, Дона нету", - но жизнь сделала ее тусклой, лишила эмоций. Обо всем она говорила одинаково, ничто не менялось у нее внутри. Но его все равно не было, и вот сажусь я в машину и отъезжаю футов на десять, и - никогда не забуду: невдалеке возвышается махина "Крайслера", а через дорогу ползет крохотный ребенок, едва научился ходить, совершенно без присмотра, - девочка. Выскакивает машина, на большой скорости, светло-голубой "олдсмобиль" или "бьюик", такая неописуемая штука. И они переехали ребенка. И умчались. Вот так.

Но главный мой любимчик - Луир, Эрик Хэддикс. Очень он мне нравился - чрезвычайно узкий в бедрах, почти вообще без бедер, размер 26-й, наверное, и невероятно широкий в плечах; невероятно стройный, довольно мускулистый, квадратная челюсть, глаза почти восточные, - парень из деревенской общины под самым Детройтом. Общество рано отвергло его за какую-то совершенную им жестокость - а ведь славный был малый. Открывая дверь, он всегда был в черных перчатках. Обычные зимние перчатки. Понимаете, о чем я? Это производило большое впечатление. Никогда не улыбался. Короче, все они были красавцы. Молодцы. Вот такая у нас была команда.


Моя жена

Я был женат. Однажды я женился - в 21 или 22 года - на красивой девушке. Ее звали Венди Вайсберг. Некоторое время она официально была Венди Остерберг. Познакомился через однокурсников, когда она училась в колледже. Мне было 19. Молодой еще.

Я проучился всего семестр. Обнаружил, что студенты - полные кретины. В то время я как следует боялся девушек. Ужасно стеснялся, а она была ТАКАЯ красивая, она мне нравилась. С мальчишескими замашками, прекрасно сложена - еврейская девушка из Шейкер-Хайтс, богатого пригорода Кливленда. Ее папаша владел сетью фермерских магазинов "Гигантский Тигр". Типа Джо Блоу, знаете: я сам себя сделал, я крут, у меня дом, у меня шашлыки, у меня "кадиллак", и я знаю, что к чему. И у ребенка есть все. А она была такая классная - хулиганка, знаете - на все готова, никакого кокетства, очень, очень хороша собой - прямые черные волосы, длинные, до пояса. С материнской стороны там была индейская кровь, глаза совершенно черные, удивленно-испуганные - словно у оленя в свете фар. Очень хороша. Так что, когда я ее впервые увидел, даже заговорить не решился.

Прошло какое-то время, и вот мы со Stooges играли в одном колледже в Делавэре, штат Огайо. У нас тогда уже вышла пластинка, но публика, особенно студенческая, нас совсем не знала. Придут - не придут? В огромном зале собралось человек 60, а то и 20, а заплатили, наверное, вообще 12. И тут появляется Венди. Я увидел ее перед концертом. Я обалдел. Вспомнил моментально. Это из тех людей, которых всегда держишь в памяти на случай, если снова встретишь: можешь и не встретить, но я всегда верил, что если хочешь, обязательно встретишь. И всегда это сбывалось. Ну, я и говорю, мол, привет, как дела? А она, оказывается, очень хотела меня увидеть и удивилась, что я ее помню. Мы немножко поболтали.

А я в тот вечер выглядел шикарно. Это был мой белый период. У меня были белые носки и континентальные полусандалии. Они продавались в магазине "Регал Шуз" на Таймс-Сквер - тапочки что надо, так? Сутенерская вещь. А также мягкие, узкие выцветшие джинсы - не клеша - чуть коротковатые, и чистейшая, белейшая футболка в обтяжку, и длинные волосы ниже плеч, каштановые (мой натуральный цвет), слегка волнистые, завивающиеся на концах. Короче, она повелась.
Она повелась, и мы договорились встретиться после концерта. Она была с парнем, но меня это не отпугнуло. Судя по всему, ей очень нравилось то, что я делаю. Она считала меня настоящим визионером. Слышала нас только на пластинке, где я пою таким протяжным, низким голосом.

Ну, и выходим мы к этим 12-18 зрителям. Может, их и меньше было. Выходим играть, и с первой же песни я завожусь. Прекрасный зал, отличная сцена, и мне так хотелось сыграть для нее как следует, вот я и завелся. Получалось действительно здорово. Но я как-то не чувствовал отдачи от публики, надо было чего-то большего. И со второй песни я давай себя калечить: бичом хлестать, лупить барабанной палкой. И при этом (на самом деле было вовсе не больно) музыка становилась все лучше и лучше. Появлялись странные, прекрасные обертона. Чарующие звуки. Великолепное состояние. И вот все кончилось.

Наш обычный короткий, но прекрасный сет, минут 20, закончился, а мы в тот вечер играли одни. 20 минут для 12 человек. Я был весьма доволен собой. Причем не то чтобы сильно покалечился, но кровь текла. Где-то поцарапался сломанной барабанной палочкой, где-то по лицу попал. Может, сгоряча губу прикусил об микрофон, знаете, когда пытаешься его сожрать. Какие-то мелкие повреждения, не больше, чем от тернового венца. По мере того как мы играли, я все сильнее расходился, чего-то мне хотелось эдакого.

В общем, прозвучали здорово. Играли все хорошо, и мне нравилось то, что мы делаем, хотя и была некоторая неловкость от того, что наша музыка так круто выпадает из окружающего контекста.

И тут подходит она. Чуть не плачет. Видно, что плакала. И сердится, типа: "как ты мог так со мной поступить?". Мне так нехорошо стало. Я никогда не думал, что кто-то (кроме, разумеется

Цитата:Цитата: Михайло

Спасибо. Отлично. А люди то какие. Таких, наверное, нынче уже не делают. Получил море удовольствия. Может еще что-нибудь есть из этих переводов?

Цитата:Цитата: Alexka
Может еще что-нибудь есть из этих переводов?

дык, в троицу в самый раз будет интервью с Морин Такер...
а вообще немного Анькиных переводов тут вот лежит:

<a href="http://www.umka.ru/raznoe.html" target="_blank">http://www.umka.ru/raznoe.html</a>

ИНТЕРВЬЮ С МОРИН ТАКЕР

What Goes On, No.4. M.C.Kostek, Phil Milstein, Kate Messer, 1980-1990 гг. Сокращенный перевод с американского А.Герасимовой по изд.: The Velvet Underground Companion. Four Decades Of Commentary. Edited by Albin Zak. - Omnibus Press, 1997.

- Помню, как я впервые пришла к Джону (Кейлу) послушать их. Они сыграли пару песен. Я тогда хотела стать барабанщицей, вот и пришла, а может, Стерл (Стерлинг Моррисон) посоветовал. Первое впечатление было очень мощное. Они сыграли "Героин", это было сильно. Мне тогда уже рассказывал о Лу (Риде) мой брат, он тоже был под впечатлением. Это было ни на что не похоже.

В четвертом или пятом классе я занималась на кларнете, вот и все мое музыкальное образование. Потом играла на барабанах в группе The Intruders. Пару раз выступали на Лонг-Айленде, играли Чака Берри. На следующий вечер после нас в том клубе барабанщика застрелили, попали рикошетом.

Стерлинг в принципе играл на гитаре лучше Лу, но Лу вытворял всякие штуки, с фидбэком, например, которых не умел Стерлинг. "Гитара-Страус", обозначенная на первом альбоме - это был старый полуакустический "гретч", зеленого цвета, Лу снял с него лады, и звук получался странный. Не на всех песнях он годился, но там, где надо, получалось превосходно. Скоро его украли. Вместе с коллекцией пластинок. Такая коллекция была! Лу лет с двенадцати собирал синглы, в основном каких-то совершенно неизвестных, неслыханных групп. Вынесли всю коллекцию и гитару заодно, целая трагедия. Были пластинки, которых, наверное, ни одной копии во всем мире не сохранилось. Мне страшно нравилось их слушать. Нам с Лу вообще нравилась одна и та же музыка, бывало, соберемся у него, выпьем, он говорит: "А вот это послушайте!" - "Ого! Это что ж такое?" - "Да вот, The Goofballs" какие-нибудь. Сотни две или три пластинок.

Джон ездил в Англию и привез пластинку The Who, мы их раньше не слышали, очень понравилось. И Кинкс мы любили, и Роллингов. Но я больше всех, прямо с ума сходила. Особенно по Битлз. Но как-то за ними "угнаться" - и в мыслях не было. Чтобы прославиться, чтоб Мик Джаггер когда-нибудь услышал нашу запись... Ух! До сих пор в голове не укладывается. Мы ведь не считали себя профессиональной рок-группой. Лично я днями работала, Стерлинг учился, а Лу с Джоном - черт их знает, чем они занимались, но на работу не ходили. Репетиций как таковых у нас не было. Первая репетиция у меня фактически случилась на первом концерте, вдобавок там все время все ломалось... Когда надо было записывать альбом, мы снимали репетиционную базу и несколько дней гоняли материал. Но вообще мы эти песни уже столько раз играли вживую, что репетировать было не нужно. Если Лу сочинял новую песню, мы приезжали туда, где должны были выступать, пораньше днем, с ходу разучивали ее, крутили, пока не встанет. Но такого, чтобы "репетиция дважды в неделю" - этого никогда не было. Обычно они сначала пробовали вещь без меня, чтобы самим понять, чего они хотят, а потом уже подключали меня. Ну, и дальше просто играли, играли, играли...

Какие у нас были цели вначале? Да не знаю. Просто начали играть и смотрели, что из этого выйдет. Как любая начинающая группа - не считали себя Бог знает кем и не собирались зарабатывать миллионы. Когда появился Энди (Уорхол), появилась надежда на более или менее постоянную работу, но ни в музыке, ни в отношении к ней заметных перемен не произошло. Просто я на службу стала приходить позже, а смываться оттуда пораньше. Каждый вечер спешила в "Дом" и относилась к этому серьезно, как и все мы. Но вряд ли кто-то из нас думал: "Вот, надо сыграть так-то и так-то, тогда получится хит, и мы разбогатеем". Никто не думал о деньгах, просто был кайф, развлекуха. Я по-прежнему жила дома, тут за недостатком средств ничего нельзя было изменить, но я сама изменилась, классная была жизнь, хотя порой сумасшедшая и утомительная, я скучаю по ней. Где-то через полгода, наверное, я перестала ходить на работу.

Энди не вмешивался в нашу музыку, ему просто нравилось все, что мы делаем. Я слышала о нем раньше, и здорово было с ним познакомиться. Смешными вещами он занимался, не в смысле "ха-ха-ха", а в том смысле, сколько ему за это платили. Мне кажется, он так шутил, во всяком случае тогда. Шелкография, например. Джерард (Маланга) и другие ребята с "Фабрики" (студии Уорхола) размножали эту корову или что у них там было, Энди ставил печать со своей подписью, и все. И продавал штуки по полторы.

Фил: - Я слышал, вы перепечатывали его роман...

- Этот, что ли, под названием "А"? Ох, вот это смех был. Я отказалась печатать неприличные слова. Просто не хотелось в этом участвовать.

Фил: - Творческая цензура?

- Да нет, просто стыдно было. И я стала оставлять пропуски, чтобы он сам вписывал, что ему нужно. Я печатала с магнитофона: прослушаю кусок и печатаю. Он приходит, садится на край стола, говорит: "Как же так, Мо, надо все слова печатать", а я говорю: "Нетушки, вот я уйду, тогда возвращайся и вписывай". И в это его кино я часто не хотела впутываться. Непристойное и дурацкое. Просто говорила: "Я пошла домой". Помню один фильм, не знаю даже как называется, я была в темных очочках, и чего-то меня там связывали, а Джерард танцевал. Ну, и еще Энди снимал, как мы играем. Довольно много снимал. Мне платили пять долларов в день, что ли. Плюс безразмерный кредит в ресторанчике "Max's Kansas City", прямо напротив моего дома. И это был, конечно, рай. Можно было сначала пожрать, а потом сидеть хоть всю ночь пиво пить с друзьями. "Эй, запишите на счет Энди!". Красота.

Когда Энди вышел на нас,он прежде всего искал группу для своего "мультимедийного шоу", как он его называл, "Exploding Plastic Inevitable" ("Взрывчатое пластиковое неизбежное"). Потрясающая была вещь. Сейчас вроде кажется - ничего особенного, но в середине шестидесятых это было неслыханно. Во-первых, конечно, свет. Ничего сложного: каждым прожектором рулил отдельный чувак, и все они знали песни, настроение каждой вещи, и подыгрывали нам. А сзади нас на большом экране показывали кино. И танцовщики - Джерард Маланга, Мэри Воронов, они хорошо танцевали. Импровизировали. Иногда очень смешно, причем публика не понимала, а мы-то каждый вечер их видели. Отличное шоу, великолепная идея, в то время стоило прийти посмотреть. Люди постарше были, конечно, в ужасе. А молодежь балдела. Однажды мы играли в Чикаго, Лу болел и не участвовал, а Энди не захотел поехать, и одна девица, Ингрид Суперстар, взялась его изображать. Натуральная платиновая блондинка, в кожаной куртке, две недели дурила народ, и никто не догадался, что это не Энди.

А потом все решили, что неплохо было бы издать альбом, поскольку шоу имеет успех, у нас уже есть имя, публика своя. Записывались на деньги Энди и на свои, потом кто-то, кажется, (Стив) Сезник, стал искать издателя.

Фил: - Какова была роль Энди в качестве продюсера?

- Да просто... (смех) подумали: "Отчего бы Энди не сделать продюсером?" Я даже не помню, приходил ли он, если и приходил, то ненадолго. На самом деле, наверное, продюсером был звукоинженер. Чего нам не хватало, так это действительно опытного человека, чтобы он говорил: "Давайте попробуем иначе", "Давайте вот тут перепишем...", подавал бы идеи. А у нас были только мы сами и наши песни, вот мы их и сыграли. Просто записали материал, и все. Никаких таких особых аранжировок. В нашем распоряжении оказалось пианино, и мы записали какие-то клавишные партии, чего на сцене сделать не могли, нас ведь было всего четверо. Никаких инструментальных наложений - ну, разве что соло где-нибудь. И голос Лу накладывал. Но тоже не всегда, "Героин", например, он пел сразу. А может быть, вообще все пел сразу. Мы вообще понятия не имели о том, как это делается, лично я, во всяком случае, и, судя по результату, остальные тоже. Кстати, звукоинженера я тоже что-то не припомню. Вообще не уверена, что кто-нибудь там сидел в кабинке. Кто-то, конечно, должен был... Но мы за все платили, никто нами не командовал, мы и делали что хотели. Не было времени переделывать. Сейчас вот записываюсь (сольный альбом "Playin' Possum"), просто невероятно, сколько раз подумаешь: "Попробую-ка я так, или нет, попробую эдак". А если в студии, с группой, этого не происходит, результат налицо.

Но мы альбомом были довольны. Приятно, когда у тебя выходит пластинка. Заходишь в магазин, на твоей же собственной улице, а там твоя пластинка лежит. Это же круто! Но сама запись, конечно, ужасна. Может, ребята думали: "За такое короткое время лучше все равно не получится". "Героин" - вообще каша. Весь альбом сделали за восемь студийных часов! А продюсер известно кто - Энди (смех)... Мы понятия не имели, что делаем, ну и Энди тоже, и это слышно. А когда MGM взялась ее издавать, нам предоставили три часа в калифорнийской студии, чтобы что-то там поправить. Десять песен! Что там можно было сделать за три часа? "Героин" переделали и, по-моему, "Waiting for the Man", и еще пару номеров, не помню уже, какие. Но настолько быстро, что не было времени сказать: "Давайте сделаем так, давайте сделаем этак". "Героин" - вообще слезы. Такая отличная вещь, играешь - мурашки по коже, а на альбоме я слушаю и каждый раз расстраиваюсь. Особенно если кто не бывал на концертах и думает, что она такая и есть. Ну "Героин", ну и что? На записи - куча мусора. Мужики воткнулись прямо в пульт, не вызвучили комбики в студии, в результате я ничего не слышала. Вообще ничего. Там, где ускорение, все должны ускоряться одновременно, иначе не получится как надо. И передо мной выросла такая стена барабанного грома, ни черта не слышно, Лу не видно, чтобы следить за движением губ хотя бы. И я просто остановилась. Перестала играть, говорю: "Так дело не пойдет, надо наушники или что-нибудь". А они как завелись, так и продолжали. И вот этот вариант был записан. Я просто в бешенстве - если кто нас видел вживую, это же такая песня! Я считаю, наша главная удача. Может быть, самая удачная песня Лу.

М.С. - А что там за шум в середине "European Son"?

- А, это смешно. Кейл с грохотом двигает стул, останавливается перед Лу, Лу роняет стакан, или бутылку, что ли. По-моему, отлично получилось. Очень вовремя. Звукач такой: "Что вы делаете?" (смех). Очень вовремя, и сразу музыка начинается. Не знаю, как это так ловко вышло. То есть записано было, конечно, отдельно, но как мы так подгадали по времени, не знаю. Мне страшно нравится.

- "Sunday Morning" продюсировал Том Уилсон. Это было в другой раз? Эта вещь стоит особняком в альбоме.

- Да, это было, кажется, в Нью-Йорке. Наверное, собирались делать сингл. Все участвовали в сведении, каждый выстраивал картину своего инструмента, кроме меня - я в это время была на работе, и за меня был Пол Морриси. Я волновалась, потому что у нас немножко разные вкусы, но результатом очень довольна.

Фил: - А песни, которые поет Нико, написаны специально для нее?

- Нет.

Фил: - Она когда-нибудь пела с вами другие песни, кроме этих?

- Да. Например, был такой номер "Melody Laughter". Ни разу не записанный. Такая странная длинная вещь, вся на импровизации. Я единственная держала свой ритм, остальные творили что хотели. А она издавала такие, знаете, стоны (смех). По мне довольно стремно, но ни на что не похоже. Может быть, еще пару песен она пела. Дошло до того, что она собралась петь "Героин". Тут уж я сказала: "Знаешь что... хватит". Но то, что она пела, было замечательно, очень ей подходило, особенно "All Tomorrows Parties".

"Exploding Plastic Inevitable" продолжалось полтора года. Потом Энди надоело, ну и нам хотелось быть группой, записывать пластинки. Никто не рассчитывал на пять лет, ни мы, ни он. Было весело, чем дальше, тем веселее, но у него появились другие интересы, и у нас тоже. Так что мы расстались лучшими друзьями. Нашим официальным менеджером стал Стив Сезник, они с Энди были знакомы, и когда Энди нашел нас, он позвонил Сезнику, сказал: "Есть команда". Был еще какой-то парень, который хотел стать нашим менеджером. Совершенно не помню кто, но - не хотелось бы говорить, надеюсь, Стив не прочтет этого - может, с тем у нас лучше получилось бы, просто потому, что он не был другом. Но мы выбрали Сезника как своего человека. А тот парень был более деловой, понимаете?

(Работа с Уорхолом) не столько подтолкнула нас, сколько представила нас публике. В основном приходилось играть для людей постарше, для богемы, не очень-то они нас и слушали, но по крайней мере нас заметили. Еще играли в колледжах, в разных городах - Бостон, Лос-Анджелес, Кливленд. Расставшись с Энди, мы некоторое время наращивали "свою" публику. Сначала трудновато было найти работу, но видя, что мы собираем толпу, нас приглашали опять. В богемных кругах хотели Энди с его шоу, нас никто не заказывал, и безумие, которое мы привносили, их пугало. Честно говоря, первое время мы судили об успешности выступления по числу оставшихся зрителей. Приходят благообразные пятидесятилетние люди посмотреть на банку супа "Кэмпбелл", а тут вон чего. Я долблю по барабанам со всей дури, Маланга скачет в плавках с американским флагом. Пару раз на нас наезжали. Как-то сломался у нас автобус - в глубинке, в Огайо. Там был Энди, мы и еще восемь-девять красавцев. Славные ребята, участники представления. Мы сломались на перекрестке в каком-то городке, возле бензоколонки. Увидев нас, хозяин немедленно предложил нам покинуть его владения. Причем это был не микроавтобус, а настоящий автобус в сорок футов длиной. Ну и как теперь сдвигать эту штуковину с его земли? Тут же нас окружила местная полиция, давай пялиться в окна: "Что за херня?". Словом, беда, а все потому, что у парней длинные волосы. Один местный тип вызвался сгонять в Детройт за заменой сломавшейся детали, и сутки мы провели там на осадном положении. Однажды в Чикаго Джон получил по морде на улице просто за длинные волосы. Кретинов хватало. Когда вокруг нас наросла публика, стало полегче. Вообще тому, кто не знает, трудно объяснить, насколько приятно играть на сцене, делать, что хочешь, для тех, кому это действительно по кайфу. Правда, в 1968 году обламывало количество наркоты вокруг, все эти зомби в зале.

Фил: - Такая уж у вас была репутация.

- Ну да, только через полтора-два года стало значительно лучше, когда люди стали приходить и слушать нас в нормальном состоянии. Надо сказать - вы, наверное, это слышали сто раз, но все равно - когда смотришь на народ в зале, появляется совершенно особая энергетическая штука. Кто-нибудь смотрит на тебя и прется от музыки, и ты на него смотришь и прешься, думаешь: сейчас как вдарю посильней, как снесу ему крышу! (Смех). Жалко, кино нет, я даже не знаю, как мы выглядели на сцене. Энди снимал нас только в своей студии, "Фабрике".

Фил: - А как вы вели себя на сцене?

- Никто особо не прыгал. Стерлинг вообще только ножкой топал, и все. Лу был немножко подвижнее, не то чтобы плясал, как Мик Джаггер, но подвижнее, чем Стерлинг. Мы не стояли как вкопанные, но и не танцевали. Просто играли песни. На самом деле вид у нас поначалу был, наверное, довольно зловещий. Мы все, не сговариваясь, всегда ходили в черном. Может, у всех у нас был такой мрачный период в жизни, не знаю. Но мы все ходили только в темно-синем или в черном и в темных очках. Все, должно быть, уверены, что это нарочно. Ничего подобного, просто мы так одевались, и все.

Фил: - Все концертные записи сделаны из зала; похоже, вы никогда не записывали концертов.

- Да, и очень жаль. Не понимаю, почему ни у одной компании не хватило ума записать нас живьем. Это было действительно здорово, иногда прямо мурашки по коже. Бывало, Лу импровизировал слова, для разнообразия. Во многих песнях присутствовал элемент импровизации, то Стерл что-нибудь новенькое придумает, то Лу, то я. Были вещи с более жесткой структурой, типа медленных баллад, особо не покуролесишь. У каких-то была определенная длина, "Pale Blue Eyes", например, у других - нет. У большинства песен вообще неизвестно где были начало и конец (смех), сплошная импровизация, "Героин", например, вообще был всегда разный, совершенно разный. Особенно та часть, где ускорение. "Sister Ray" тоже. Иногда она или "Героин" бывали очень медленные, просто для разнообразия, "Waiting for the Man" превращался в блюз, в ритм-энд-блюз. Скучно же из вечера в вечер гонять одно и то же. "Melody Laughter" могла длиться от двух минут до сорока двух. Я от нее прямо зверела: начиналось все с определенного ритма, а Лу творил что хотел, и Кейл тоже, одна я должна была держать этот ритм, приходилось закрывать глаза и считать про себя, настоящая пытка. Думаешь: "Когда вы уже наиграетесь!" Слушать-то, конечно, было интересно, даже очень. Кейл то скрипку попилит, то бас возьмет, то за клавиши сядет. И так оно все крутится, крутится.

Фил: - Сколько обычно продолжался концерт?

- По-разному. Если хозяин хотел поскорее сменить ансамбль и пустить другую публику, бывало, и полчаса. Но, как правило, минут сорок пять, иногда полтора часа. Порядок песен менялся почти каждый вечер. Мы каждый раз составляли список заново, обсуждали его. Кто-нибудь записывал на бумажку, обычно Стерлинг.

М.С.: - Помните Саут-Дирфилд, штат Массачусетс, между Бостоном и Нью-Йорком? Старый роликовый каток. Почему вы выступали именно там, причем несколько раз? Захолустье, колледжа нет...

- Что-то припоминаю. Крохотная сцена... Чувак предложил сыграть, мы подумали: а фиг ли? Причем нас с первого же раза отлично приняли. Помню, мы даже удивлялись (смех). Нет, правда, такая дыра, мы думали: кому мы тут нужны? А вот, полный зал, все радуются.

М.С.: - Вы завоевали хипповую публику. Захолустье захипповало, народ только-только научился танцевать мозгами (смех). Было два вечера: один для пьющих, другой для непьющих. Так еще где-нибудь было?

- Запросто могло, потому что во многих местах, где мы играли, не продавали алкоголь лицам до 21 года. Вообще во многих местах не было алкоголя. Одна кока-кола, а народ собирался. Цены смешные: смотришь на наши постеры, написано - три бакса. Выступаем мы и кто-нибудь еще. Однажды играли в Бостоне вместе с МС5, они катались по городу на машине с репродуктором, кричали: "МС5 сдует Velvet Underground со сцены!". Кажется, это они были. Детройтские дела. Не помню, разбивали ли они гитары, но очень хотели отвоевать у нас Бостон. Забавный был вечерок. Напрасно они с нами связались. Мы их закопали, конечно.

Мы всегда собирали полные залы. Не стадионы, но большие клубы собирали. Сейчас опять стали появляться такие клубы, я поэтому хочу обратно на восточное побережье, а то тут сплошной кантри-энд-вестерн. Пару недель назад брат прислал статью из "Нью-Йорк Таймс" про новые клубы. Вот чего бы мне хотелось: сидеть там, пить пиво и слушать музыку. Хорошее занятие. Тут такого не бывает, это надо в Нью-Йорк ехать. Или в Бостон. Но в последние пять лет там не было ни одного места, где можно было бы играть...

М.С.: - ...Спасибо, пожалуй, хватит.

- (Мужу): Не накачивай ребят пивом, я не думаю, что они пьяницы.

М.С.: - К тому же я потеряю нить. Вы говорили, что играть людям музыку - хорошее занятие...

- Да, и я скучаю по нему.

Фил: - Расскажите про второй альбом (White Light White Heat,1967). Там такой надсадный звук...

- Да, так было задумано. Стерлинг и Кейл, вооружившись новыми звуковыми игрушками, пытались перекричать, потеснить друг друга. На "Sister Ray" мы чуть не разнесли студию, все выкрутились на полную - живьем, одновременно. О сведении никто не думал. На сей раз у нас было не восемь часов, но и не два месяца. Том Уилсон, кажется, интересовался не столько звуком, сколько блондинками, которые шастали у него в студии. Живое свидетельство - "Sister Ray", когда он забыл включить микрофоны. Помните, вы мне присылали статью, там сказано что-то вроде: "Морин бешено лупит по барабанам, пропустила удар - не все ли равно"? Так вот, на самом деле - и я до сих пор мечтаю это исправить! - я там должна была постучать по ободу барабана. Лу говорит: "Кто там?" - и в это время стук. Приладили специальный микрофон, чтобы включить его аккурат в этот момент. Все остальное время он был выключен. Ну, и в тот момент его тоже не включили. Получился провал: четыре удара, потом два, потом опять четыре. Я готова была застрелиться, мы же два раза это записывали, и все получалось отлично, а тут бац, провал. И, конечно, все уверены, что я вдруг перестала играть (смех), я в бешенстве. "I Heard Her Call My Name" была испорчена при сведении, вся энергия пропала. Сводил Лу, очень он себя любил, взял и выпятил голос так, что ничего больше не слышно - ни ритма, ничего. А хорошая песня была. На меня тогда просто не обращали внимания, потому что я не высовывалась. У меня как у девушки вообще не было права голоса, вот барабаны и не звучат как следует. Лу, Джон или Стерлинг всегда говорили: "Здесь надо меня прибавить!". А мне однажды купили новые барабаны, и все.

М.С.: - Выдвигали ли записывающие фирмы какие-то требования? Вы всегда играли и записывали что хотели?

- Да, тут никаких проблем не было. Правда, по радио нас не крутили, ну и ладно.

М.С.: - Однажды, я помню, Лу как-то нервно объявил песню "Героин". Боялся полиции?

- Да нет, пошутил. Никакая полиция нас не трогала.

М.С.: - Он говорил: "Это песня не за и не против, просто об этом".

- Лично на меня это никогда не влияло. Если кто-то, кто мне нравится, поет про героин, вовсе не значит, что я тут же побегу пробовать. Мне казалось, что все люди устроены так же и не будут употреблять наркотики только потому, что мы о них поем. Но был недолгий период, когда Лу (может, Сезник ему подсказал) рассуждал так: "Песня хорошая, и петь я ее не перестану, но надо это дело прояснить", особенно когда публика совсем уж юная.

Фил: - Общались ли музыканты вне сцены?

- Да, и по этому я тоже скучаю. На гастролях всегда было весело. Я не очень общительный человек, и в основном люди подходили поговорить к Лу или Стерлингу, а я, что я, я же не буду напрашиваться: "Вот я барабанщица, поговорите со мной..." Так что общалась в основном с группой.

Фил: - Как произошел конфликт между Кейлом и Лу?

- Честно говоря, даже не знаю. Я никогда не лезла в эти дела. Иногда только скажешь: "Эй, да хватит вам уже!" А потом Лу сказал, чтобы мы выбирали: он или Джон. И мы выбрали его, он был более влиятельным, задавал тон, знал, как он хочет звучать. Вообще песни делали вместе, каждый вносил свое. Лу приносит песню, говорит: вот. Мы говорим: что ж, давайте покрутим. С одной стороны Джон со своей скрипкой и классической музподготовкой, с другой - я с тремя неделями тренировки и пластинками Бо Диддли. И когда это вместе, получается совершенно особый звук, особая идея. На тогдашнем фоне мы были ни на что не похожи. Так и вижу Джона в дальнем конце сцены: весь в черном, иссиня-черные волосы, галстук с булавкой, - извлекает фидбэк из скрипки. Это было нечто.

Думаю, наша музыка звучала именно так, как она звучала, на пятьдесят, а то и на восемьдесят процентов благодаря песням. Но и благодаря людям, собравшимся в группе, тоже. Я, например, за пять лет так и не научилась играть дробь (смех). И очень хорошо, потому что если б я была не я, а Джинджер Бейкер, музыка звучала бы совсем иначе. Я бы тогда тарахтела почем зря, и это изменило бы бы стиль, настроение песен. А я умела всего лишь отбивать такт, и из этого возник особый стиль. Стерлинг тоже вносил свой стиль, и Лу, и Джон, и Дуг, когда он был в группе. Самое лучшее - когда есть четыре человека, которым вместе классно, которым нравится стиль игры друг друга, нравится, какая получается музыка, вот это важно. Такое нечасто встретишь. Можно, конечно, играть в группе только ради денег, но я бы не стала. Никакого удовольствия.

Кто-то, конечно, должен при этом уметь играть... (смех). Из всех нас Джон был самый технически подкованный. Стерлинг тоже, он многому научился у Джона, кроме того, в юности играл на трубе, это его тоже чему-то научило. Как начнут про эти свои ступени, доминанты-субдоминанты, вообще ни слова не понятно. Зря я тогда не слушала их, не училась, сейчас вот играю на гитаре и ничего не знаю, это бесит. Не умею подбирать аккорды, не знаю, как они сочетаются.

Фил: - Вокруг третьего альбома всегда какая-то секретность, недостаток информации.

- Это все MGM, а может, Сезник развел таинственность, чтобы привлечь внимание. Записывались неделю, по шесть часов по ночам. В Нью-Йорке и, кажется, в Калифорнии. "Murder Mystery" - плохая запись, невозможно разделить треки. Опять же пример того, как игнорируют барабанщицу по половому признаку. У меня были тарелки неправильные, с неправильным звуком, не годным для этой песни. Это была такая фил-спекторского типа вещь, знаете: бумм, бумм... хшшш! А те тарелки могли издать только жалкое "тшт!". И вот настает момент, когда все ждут мощного грома, грохота железа, а вместо него - тюк... Я-то, дура, думаю: "Ну что ж, значит, так они работают. Но почему же, - думаю, - на других альбомах это звучит по-другому?" И никто не сказал: "Стоп, это неправильно", а я знала, что они в этом деле лучше меня соображают, и не высовывалась. Очень глупо. Если бы правильно микрофонились барабаны, были бы нормальные тарелки, песня получилась бы гораздо мощнее. Я-то ведь не знала. Есть у меня две тарелки, я и рада.


Фил: - Песня "Afterhours" была написана специально для вас?

- Думаю, да! Спросите лучше Лу, он давал мне ее попробовать еще не готовую. Я отказывалась петь ее на сцене, пока кто-то из публики не попросил, это был мой дебют. Страшно волновалась. Мне она нравилась, и публика ее любила: сидел человек за барабанами, рта не раскрывая, и вдруг запел!

М.С.: - Как получилось, что альбом Live1969 вышел на лейбле "Mercury"?

- Долгая история, не помню деталей... я тогда ходила на работу, группа распалась, мы уже не играли вместе. И тут мне на работу звонит... кажется, Лу звонил, говорит: хотят выпустить этот альбом, но мы все должны подписаться, подтвердить свое согласие. Сумма предлагалась долларов двести, что ли. Я говорю: "Они что, шутят - двести долларов, не буду я ничего подписывать!" Это давно было, году в 72-м. Тогда звонит, как безумный, какой-то типа агент. "Как насчет трехсот?" Я говорю: "Да вы с ума сошли! Это я семь лет жопу рвала за триста долларов? Идите на фиг". Мы со Стерлингом решили, что меньше чем за полторы штуки ничего не подпишем. Это даже тогда было мало. И подписали, дураки.

Дуг Юл был молодой и не понимал Лу. Лу злился, злился и ушел. Не срослись. Жить на грани распада было невыносимо. А время уже начинало нас догонять. Если в 1966 году "Героин" или "Венера в мехах" были откровением для публики, едва привыкшей к "She loves you, yeah, yeah, yeah", то в 1970 все изменилось. Может, лучше было бы бросить все на пару лет раньше, чем настолько приближаться к так называемому "национальному признанию".

Лично я находилась в депрессии: с одной стороны, все разругались и не могли договориться, а с другой - все больше народу на концертах, пластинки продаются нормально. Все было так бессмысленно и глупо. Я забеременела и последние два-три месяца не выступала, меня сменил брат Дуга Билл Юл. А через два месяца после рождения Керри первый состав окончательно распался. Я до сих пор в бешенстве от того, что Лу ушел. Не то чтобы сержусь - виноват, видимо, был Стерлинг, хотя все это не особо обсуждалось. Лу как-то говорил со мной об этом, но в весьма странных выражениях: левитация в спальне и прочая фигня. Не знаю, может быть, ему хотелось остаться одному или избавиться от кого-то: я говорю "кого-то" не чтобы не называть имен, я действительно не знаю точно. Он никогда не уточнял, в ком именно проблема. Или сам не знал?

Сезник относился к нему по-особенному, бережно. И это было правильно, потому что Лу дейстительно был особенный, не такой, как все. Он не мог спокойно переносить все вот это человеческое дерьмо, с которым могла справиться я и должен бы бы справиться Стерлинг. Вместо того, чтобы сказать: "что ж делать - Лу есть Лу", он начинал лезть в бутылку. Или дело в том, что они мужики, столкновение мужских эго... Три мужика в группе грифами меряются. Но Лу человек особенный, и Стерлинг мог бы вести себя более гибко. Лично у меня с Лу никогда не было проблем, мы всегда ладили. Мы с ним были ближе, чем он со Стерлингом. Стерлинг был не то чтобы злой или кого-то ненавидел, но он, например, никогда не ходил с нами обедать. Не то чтобы совсем никогда, но один раз из десяти. Может быть, как-то так защищался.

Самое обидное, что в тот последний год мы как раз начали хорошо играть - не просто Лу писал хорошие песни, а мы вчетвером научились их подавать как следует. Не каждый день находятся четыре человека, которые могут по-настоящему сыграться. Я никогда не встречу в "Фениксе" второго Лу. Жаль, что все так закончилось.

Потом нашелся этот Уолтер Пауэрс, порепетировали, и вроде ничего, стало получаться. Главная проблема была в том, что мы не умели сочинять песни. Дуг что-то там сочинял, но до Лу ему был далеко. Стерлинг потерял ко всему интерес, и на гастролях в Техасе он просто соскочил, остался там. Пришел Вилли Александер, мы еще некоторое время выступали, поехали в Англию, в Европу. Очень здорово, да, только из первого состава осталась я одна. И то сомневалась, ехать ли: работа, дочка, да и вообще - разве это "Вельвет Андерграунд"? А потом подумала: когда еще придется в Англии побывать. В Англию всегда хотелось. Мы неплохо исполняли песни, только это был уже не "Вельвет", и мне казалось, что мы обманываем народ.

Вернулись, и через несколько месяцев... все. Просто решили: к чертовой матери. Я пошла работать... Мне страшно не хватает группы. Хочется с кем- поиграть. Хуже нет, когда не с кем играть.

Фил: - Вас как первую барабанщицу в истории рока не удивляет, что вы оказали влияние в основном на барабанщиков-мужчин? У многих новых групп такой же стиль: бум-бум-бум, ничего лишнего. Как вы думаете, если бы не вы - получилось бы это само собой? Как вы охарактеризовали бы ваш стиль?

- Думаю, большинство женщин до сих пор считает, что барабаны - не для них. А стиль этот, наверное, появился бы все равно. Сейчас (1980) музыка возвращается к основам. Некоторое время, знаете, было сплошное диско, это не рок-н-ролл, это чепуха. Сейчас все возвращается к простоте, к корням... Барабанщик не должен пытаться победить песню. Я играла проще некуда - во-первых, от неумения, а во-вторых, нарочно. Хотела по звуку приблизиться к африканским барабанам, не во всех вещах, конечно, иногда надо тихонечко: тюк-тюк-тюк. И не придумала ничего лучше, чем перевернуть бочку. Мы весь Нью-Йорк облазили, искали даже в Гарлеме, и не нашли ни одного африканского барабана - знаете, такое долбленое бревно. По-моему, барабанщик типа Джинджера Бейкера - нормальный барабанщик, который хочеть покрасоваться, показать, на что способен - разрушил бы наши тогдашние песни. Так что я намеренно не стала всему этому учиться: научишься, потом не сможешь удержаться, чтоб не демонстрировать все эти красоты. Иногда кажется: вот, пора забабахать дробь - и просто хватаешь себя за руку. Сейчас, записываясь дома, я могу позволить себе больше, и все время говорю себе: "Стоп! Лишнее! Много лишнего!" (смех). Так что я рада, что не стала ничему учиться, это во многом изменило бы звучание.

Фил: - Я знаю, что вы играли стоя.

- Ну да, всегда стоя. Только первый раз сидя, а потом всегда стоя, почти до самого конца. У меня бочка была развернута вверх. Я была такая умная, что изобрела способ переделать педаль: она у меня была на деревянной подставке и била не вперед, а вверх. Получался такой низкий звук, как у африканского барабана, который мы так и не нашли. А недавно смотрю кино, "The Rose", так там у парня две бочки, и обе повернуты вверх, правда, он играет сидя, но педали бьют вверх. Я глазам своим не поверила.

Фил: - Кто-то, значит, подсмотрел.

- Не иначе... У меня была бочка, том-том и рабочий, и какая-то тарелка, почти как крышка от мусорного бака. Никуда не годная установка. Но всегда стоя, почти до самого конца.

Фил: - И так весь вечер.

- Да. Потому что я решила никогда, ни в коем случае не давать слабину. Чтобы никто не смел сказать: "А, девчонка, что с нее возьмешь".

Фил: - И еще: говорят, вы всегда пристально смотрели на Лу.

- Конечно. Не слышно же ни фига. Приходилось по движениям губ угадывать, в каком месте песни мы находимся. Прямо рядом со мной орал его комбик. Стерлинг играл ритм, с другой стороны - бас-гитара, звук стоял стеной. Приходилось ловить слова по губам.

Фил: - Кому из барабанщиков вы особенно...

- Любимый барабанщик? Чарли Уотс. Весь мой стиль - от него. Здесь нет сознательного подражания, просто так получилось. Вот кто никогда не красуется, не выпендривается. Не перегружает, играет ровно то, что нужно.

Фил: - А Ринго?

- Ринго тоже. Не безумствует, не пытается подмять под себя песню. Я думаю, барабанщик должен оставаться в тени, не забивать все пространство за счет других.

М.С.: - Как вы думаете, повлияло ли ваше участие в группе на ход вещей в целом?

- Думаю, очень серьезно повлияло. Не то что я к этому стремилась, все вышло само собой. Девушка в группе, причем не певица - целое дело. Дурацкий пример: вот сейчас девушки ходят на работу в брюках, и ничего. Звучит смешно, но после тридцати лет юбок и поясов с резинками это настоящая революция! Роль женщины в музыке, мне кажется, до сих пор жалкая. Поныне существует дискриминация - в чартах, на телевидении, везде. Женщинам диктуют правила - непрямым образом, через рекламу, через кино. Калечат девчонок, ровесниц моей дочери. Не дай Бог вырастет эдакой жеманной фифочкой. Утоплю.

Я никогда не говорила: "Я женщина, что хочу, то и ворочу". Я думала: "Я выполняю работу. Не нравится, что я в штанах - увольняйте." Я работала keypunch operator - вроде машинистки: печатаешь информацию на карточке ЭВМ, которая потом вставляется в компьютер. Очень быстро, между прочим, печатала, сто с лишним знаков в минуту. Работала вечерами в банке, с шести до двенадцати, ни посетителей, ничего. Ну, и сижу в рабочих штанах (dungarees). Штаны как штаны, чистые, аккуратные. Через двое суток инспекторша заявляет: в штанах нельзя. А среди наборщиц сидит толстенная тетка в юбочке, и жопа у нее такая, что юбочка задирается аж вот досюда. И ляжки свисают с обеих сторон стула. Я говорю: "По-вашему, это приличнее?" - "Ничего не знаю, правила есть правила". - "О'кей, " - сказала я и свалила оттуда. Представляете себе, какая чушь: "Надо носить юбку". Зачем? Коленки показывать? А у меня некрасивые коленки. Лучше посмотрите, сколько карточек я в час заполняю. При чем тут юбка?

И вот, по-моему, на такие вещи я здорово повлияла. Не то чтобы молодые люди говорили: "Раз Морин поступает так, я тоже буду", но благодаря мне и кое-кому еще во многих отношениях стало легче жить.

Странное дело, но почему-то, может быть, потому, что мужчины в музыке главенствуют, девушка обычно думает:"я не смогу играть на гитаре". Человек уже растет в этом убеждении. Это никуда не годится. Все равно что неграм говорить: "Вы не сможете этого сделать, потому что черные". То же самое, честное слово. Круче всего, наверное, быть черной женщиной.

Фил: - Сейчас, с появлением "новой волны", кое-что изменилось. Но все равно женщины зачастую угождают вкусам публики.

- Да... Чем так, лучше совсем никак. Вот, между прочим, Патти Смит - я ее видела пару раз по телевизору, дисков, увы, не слышала, но на фото в "Rolling Stone" она очень похожа на Кита Ричардса. Вот женщина делает то, что хочет. Не пытается быть хорошенькой, не завивает волосы, никакой такой фигни. Просто делает и чувствует как хочет. Так и надо. Это ведь и наш мир тоже, мы в нем живем. Ужасно на самом деле, тысяча лет пройдет, прежде чем женщины научатся вести себя, как им хочется.

Если бы я была пианистка или певица, это бы еще ничего. А тут барабанщица! Вдвое загадочнее, если можно так выразиться. Сколько раз я ловила на себе взгляды публики: "Блин! Как у нее так получается?". И, наверное, всегда где-то в глубине была эта мысль: "Если песня прервется, то не из-за меня". Двадцать минут - так двадцать минут. Я все время где-то в подсознании это держала. Когда разгружали аппарат, я никогда не манкировала как "девушка". Что могла, то таскала. Усилитель я поднять не могу, но гитару-то могу унести, еще какую-то мелочь, чтобы освободить доступ к более тяжелым предметам. Никогда не давала повода вздохнуть: "Эх, было бы нас четверо мужиков, быстрее разгрузились бы, а так нас всего трое". Никаких привилегий. Они при мне слегка придерживали язык, вот и все. В гостиничном номере обычно две спальни и общая комната? И Стерлинг мчался вперед, сшибая всех, чтоб только занять лучшую кровать, комнату с телевизором. А мы пережидали: "О'кей, Стерл, выбирай". Обычно мы с Лу оказывались в одной комнате...

Замечательно!
А вот еще баянчик, который не перестает меня радовать :)

Арт-директор американской группы Nine Inch Nails Роб Шеридан, 27-летний фотограф, график и дизайнер из Голливуда, выкладывает свои впечатления от поездок по миру на сайте demonbaby.com. «Большой город» с разрешения автора публикует его отчет об августовском визите NIN в Россию. Автор просил подчеркнуть, что это его личный блог, который не имеет никакого отношения к позиции группы

<a href="http://www.bg.ru/article/6941/" target="_blank">http://www.bg.ru/article/6941/</a>

Особенно вот эта довподобы:
:D :D

Дааа....
Історія Iggy Popа як якийсь Clockwork Orange...