хочу продолжить тему о Чарли Паркере... не так давно я выкладывал тут небольшую свою статью о нем, а теперь, пожалуй, выложу текстовку своей старой передачи о Пташке... все равно в аудиоархивах ее сейчас уже нет.
Паркер остался одним из тех основоположников современного джаза, которых я регулярно переслушиваю, причем делаю это чаще, чем в молодости. признаюсь - когда-то он мне не особо нравился, казался "технарем-выпендрежником"... но я так давно не думаю. а как думаю - можете прочитать и послушать...
...Хотелось бы поговорить о судьбе гениев и о судьбе их музыки. В истории джаза есть один человек, который настолько давно и прочно утвердился в этой роли, что про него ничего не слышали только те, кто джазом вообще никогда не интересовался принципиально. Во всяком случае, чтобы о джазовом музыканте в наши времена снимал серьезное бюджетное кино известный голливудский режиссер — дело весьма редкое. А о Чарли «Пташке» Паркере сделал фильм не кто-нибудь, а Клинт Иствуд.
И вот тут мы подходим к интересным вопросам. Заслуживает ли по хорошему счету Паркер, чтобы о нем сняли кино? Да само собой, разумеется! А вот будет ли интересна музыка – новое направление в джазе, которое он фактически открыл — 90%-ам зрителей, которые посмотрят этот фильм... уверен, что абсолютно не интересна. Ведь в планы голливудского кино он попал исключительно из-за репутации самого скандального и самого неприкаянного джазового гения, уж про это столько книжек и статей написано... И все-таки здорово, что фильм сняли, и хороший фильм (Иствуд сам ведь большой поклонник джаза и блюза) — люди посмотрели, и хоть подавляющее большинство зрителей впечатлилось только сюжетом, но ведь небольшая часть наверняка прониклась и безумно прихотливыми и такими же безумно красивыми звуками его саксофона.
Знаете, придти к современному джазу из мира другой музыки одновременно и легко и сложно. Сложно сломать внутреннего стража в своих мозгах — который говорит тебе, что нечего выкобениваться и слушать то, к чему ухо не приспособлено. А легко, потому что нынешний джаз постоянно провоцирует вас это сделать — послать все стандарты и привычные звучания ко всем чертям и попробовать разобраться, что же такого скрыто во всех этих нервных ритмах и перекрученных мелодиях, почему же одни это слышат, а другие - нет.
Я, конечно, преувеличиваю. Джаз это не только нервные ритмы и перекрученные мелодии, в джазе есть всё, что угодно — (в том числе и они), но вот в чем дело — современный джаз весь, целиком, вышел именно из того порыва, стремления Паркера и его единомышленников перейти от старого к новому, не выплеснув при этом, образно говоря, вместе с водой и ребенка. Какими революционными ни казались бы современникам его эксперименты, сегодня-то мы видим, что он просто дал музыке немного больше интеллекта и свободы, только и всего. До него джаз был, образно говоря, линейным, одномерным, после него он приобрел новые измерения. Послушайте пьесу Blue Bird в записи 1947 года — совместная работа Пташки, уже окончательно пришедшего к новому стилю, с совсем молодым еще тогда трубачом Майлзом Дэвисом.
А в чем здесь революционность и гениальность, спросите вы? Да ведь, кроме добавления новых смыслов, даже в том, КАК это все делалось — на одном дыхании, буквально каждый вечер нащупывая какие-то очередные неслыханные ощущения и возможности. Одержимость в искусстве — почти всегда знак гения. Паркер был одержим музыкой и больше его мало что в этой жизни волновало. Отсюда и наркотики, и виски, и полная неразборчивость в жизни и в быту — у него в голове был один только джаз. Жить добропорядочной семейной жизнью, планировать свою карьеру — это для «Пташки» Чарли Паркера оказалось неосуществимо и принципиально невозможно.
Не хочу, чтобы вы меня поняли, будто отсюда легко выводится прямая связь между неприкаянностью, наркотиками и гениальностью. В других условиях тот же Паркер мог вполне и карьеру сделать, и до 80 лет выступать, как его приятель и единомышленник Диззи Гиллеспи, например. Однако - не судьба.
Но вот судьба судьбой, а все же что привлекало в этом новом джазе — би-бопе, как его назвали — тех, кто его понял, въехал в самую его суть? Старый традиционный джаз был красив, душевен, его звучание искрилось всеми оттенками и тембрами, подвластными инструментам, он был и виртуозен и заманчив, но в нем не хватало только одного — стремления к интеллектуальности. Классический джаз чаще всего (за редчайшим исключением) хотел, чтобы под него было ПРИЯТНО себя чувствовать.... новый джаз хотел, чтобы его еще и ПОНИМАЛИ — устремлялись не только за очарованием звука, а за самой мыслью музыканта.
Музыкальные фразы в новом джазе не вытекали естественно и абсолютно понятно одна из другой — слушатель получал нечто вроде музыкального пунктира, пробелы между черточками которого нужно было уже мысленно заполнять ему самому. Если традиционный джаз — это прогулка по звукам, в которой тебя заботливо ведут прямо под руки и в нужных местах указывают — свернуть сюда... посмотреть туда, то би-боп — это небольшой музыкальный ребус, по-современному, скорее паззл, который очень интересно разгадать или собрать самому.
В наше время только так и можно исполнять музыку Паркера — с чувством полной ответственности, так, как будто ты ее сам сочиняешь в данный момент. Иначе, знаете, не прокатывает. Поэтому не так-то уж часто берутся за такое ответственное дело нынешние джазмены... это как проверка на настоящий класс.
Вот, например, как композиция Паркера Steeplechase с альбома-посвящения Пташке «Parker’s Mood» - трио Рой Харгрув - Крисчиан Макбрайд - Стивен Скотт.
Современники Пташки, особенно старшего поколения – и джазмены, и слушатели – не привыкли следовать в музыке принципу головоломки, пусть даже несложной, и начали обвинять и самого Паркера и других бопперов в высокомерии, в желании выделиться любой ценой, в уродовании красивых мелодий. Критики сразу же со своей стороны подвели теорию, что музыканты не хотят более развлекать публику и чтобы под их выступления нельзя было танцевать, они специально выработали такой рваный полиритмичный стиль. Хотя всего-навсего им хотелось чего-то нового. Паркер рассказывал: «Я был по горло сыт стереотипами, которыми все вокруг пользовались. Я постоянно думал о том, что должно же существовать что-то иное. Я слышал это, но долго не мог сыграть»…
А что касается танцев — один из лучших американских танцоров тех лет Бэби Лоренс долго подбирал новый характер музыки для своих постановок и нашел их... именно в «нетанцевальных» мелодиях Пташки.
Вот так — чего уж проще и естественнее — творческому человеку хочется вырваться из привычного круга, он это и делает рано или поздно. Обычный путь любого искусства — почитайте например книгу «Жажда жизни» Ирвинга Стоуна о Винсенте Ван Гоге — разве чем-то его история принципиально отличается от Паркеровской? Да только тем, что ему пришлось еще хуже — при жизни Ван Гога так никто и не признал не то, что гением, а мало-мальски нормальным художником.
Паркер же хлебнул славы в полную меру — и публика у него своя появилась в итоге, и критика стала называть лучшим альт-саксофонистом, и заработки пошли... вот только несносный характер и наркотики с алкоголем рано свели в могилу. А ведь он был при всей внешней расхлябанности очень и очень образованным человеком и музыкантом — ноты читал лучше многих классических музыкантов, знал досконально теорию гармонии, разбирался в академической музыке и считал сочинения Белы Бартока, Пауля Хиндемита и Игоря Стравинского выше любого джаза, в том числе и своего собственного. А зря. Ведь такие вещи как его знаменитая Parker’s Mood, именно с композиторской точки зрения потом оценили его же кумиры.
Больше всего в этой истории обидно то, что помирить традиционалистов и новаторов так и не удалось... ни музыкантов, ни слушателей. Отдельные редкие человеческие экземпляры могли существовать в обоих музыкальных мирах одинаково комфортно, но остальные разделились на два непримиримых лагеря. Потом постепенно многие старые острые углы сгладились, но... появились новые. Новаторство теперь поражало джазовый мир с регулярностью и неуклонностью стихийного бедствия.
Но это уже тема для другого разговора, а сейчас надо сказать, что музыка, требующая мышления и внимательного к ней отношения, так и осталась в меньшинстве. Впрочем, это естественно, нельзя требовать от массового слушателя приложения неких усилий в том, что он считает отдыхом и развлечением. Чарли Паркер с друзьями положили конец былой бешеной популярности джаза, но зато они создали фактически новую академическую музыку — джаз давно уже во всем мире изучают и в консерваториях, и в других музыкальных учебных заведениях.
Но это сейчас... а тогда — тогда Пташке такое и присниться не могло. Тогда клубная джазовая жизнь настолько отличалась от теперешней, что нам это трудно себе представить. В районе одной только знаменитой 52-й улицы Нью-Йорка клубов было с десяток, все — ночные, а парочка была таких, что только открывалась часа в три-четыре ночи, когда другие начинали закрываться... это для того, чтобы джазмены могли после пяти-шести часов выступлений в одном заведении под утро пойти поиграть еще. Если честно, я слабо себе представляю такое, однако — было!
Музыканты и слушатели кочевали из одного клуба в другой и третий, а один пианист в своих воспоминаниях рассказывает, что даже умудрялся в перерывах выступлений своего оркестра перебежать наискосок через дорогу в клуб-конкурент, поиграть там и вернуться обратно. Когда босс узнал про это, то жутко ругался и чуть его не уволил. Профсоюзы музыкантов не жаловали такие штучки, но фактически ничего не могли поделать — посылать контролеров на всю ночь во все клубы было делом абсолютно нереальным.
Бопперы были самыми придирчивыми джазменами в техническом и творческом смысле, и чтобы поиграть с ними вместе музыканту со стороны, надо было обладать немалой смелостью впридачу к умению. У них был очень простой способ избавляться от неумелых коллег — такого музыканта редко впрямую выпихивали со сцены, это считалось неприличным, — его начинали буквально «загонять» быстрыми темпами и непривычными гармониями. Обычно хватало двух-трех минут, чтобы претендент или выдержал испытание или с позором сам сбежал, будучи не в состоянии ни поспеть за другими, ни даже понять, что они импровизируют. Для публики такие вещи исполняли не так часто, а вот на джем-сейшенах — музыкальных междусобойчиках — это и ценилось выше всего.
Традиционные джазмены – музыканты старой формации – могли позволить себе плохо читать ноты с листа, они больше полагались на свой слух. Среди них попадались как образованнейшие люди вроде аранжировщика и пианиста Билли Стрейхорна, так и джазмены, практически не знающие нотной грамоты и теории, как Эррол Гарнер. И те и другие могли участвовать в музыкальном процессе и добиваться выдающихся результатов, потому что для традиционного джаза хорошей памяти и слуха вполне хватало. А вот уже для бопа этого было маловато. Хороший боппер мог выстроить свои импровизации и на слух, но лучшие результаты получались, исходя из досконального знания теории музыкальной гармонии и умении применить ее на лету – иначе вместо музыки получался хаос.
Случился своего рода естественный отбор – в новую музыку ушли на 95% самые образованные и творческие личности. Но и среди слушателей тоже произошел точно такой же естественный отбор – не все могли и хотели уследить за новым музыкальным языком. Традиционный джаз с традиционными слушателями никуда не делся – появилось два параллельных музыкальных течения…. А потом три… и четыре… процесс пошел. Но первые последователи Пташки и его друзей вкладывали в свои находки так много мыслей, души и эмоций, что модернистский джаз тех лет – с 45-го где-то до начала 60-х – до сих пор остается в своем роде непревзойденным. Те музыкальные идеи, которые они вкладывали в свои композиции, были во многом избыточными, но это и делает их порой такими захватывающими...
Это был Декстер Гордон с пьесой Паркера Confirmation в записи 1955 года.
Что еще хотелось бы сказать о Чарли Паркере? Большинство представляет его себе как бескомпромиссного новатора, музыканта, который отбросил все старое и презирал его всей душой. Это не совсем так… вернее совсем не так. Его собственный музыкальный язык он не хотел никому навязывать и всегда с искренним удовольствием слушал классический джаз в хорошем исполнении, сам участвовал в концертах вместе с традиционалистами.
Он умел играть по-всякому – и неистово и лирично, а своей искренностью и открытостью покорял и слушателей и коллег. Однажды он выступал на сборном концерте вместе с другим гением, но уже традиционного джаза – пианистом Артом Тейтумом – они играли минут по тридцать а потом сменялись и так весь вечер. Паркеру настолько нравилась яркая, искрометная, легкая манера игры Тейтума, что после окончания одного из своих сетов он не выдержал, бросился обратно на сцену, где пианист уже начинал выступление, и… заиграл вместе с ним к полному удовольствию публики. Добродушный пианист тоже не возражал и вот так модернизм и традиция вполне удачно сложились вместе. Жаль, очень жаль, что таких записей (и многих других) не сохранилось….
Избыточность идей великих бопперов сыграла с ними злую шутку - оказалось, что не так уж она, эта избыточность, и бесконечна - чисто гармонически и структурно би-боп почти исчерпал себя за полтора десятка лет. Зато он послужил началом бесконечной джазовой эволюции - того процесса, который совершенно не собирается заканчиваться сегодня, и, надеюсь, не закончится никогда.
