так наз. "эпоха разгибания саксофонов" - то есть действительно жесткие гонения на джаз - длилась в СССР недолго - со второй половины 40-х до смерти Сталина.
ну... тогда вообще очень многие оказались под большой угрозой.
конкретно в джазе больше всего пострадал трубач и бэндлидер Эдди Рознер, угодивший в 46 г. на Колыму и освобожденный в 54 г.

а потом больше уже шли гонения не на сам джаз как искусство, а на отчетливо американский жанр... поскольку холодная война и всё такое. и большинство репрессий по поводу джаза касалось как раз нежелательных несанкционированных "верхами" связей с иностранцами, с фарцовкой и тому подобным. если и сажали, то не за джаз, а за фарцу или около того.

пример: в Ленинграде в 71 г. когда в СССР приезжал Эллингтон с оркестром, в джаз-клубе умудрились устроить встречу с американскими музыкантами, не поставив в известность партийные органы. итог - скандал и разгон клуба (потом, позже он потиху восстановился). то есть весь шум был не из-за музыки, а из-за иностранцев.

(26-06-2019 15:53)element писал(а):  Не только джаз был "запрещён" в те небезизвестные годы,но и музыкальные инструменты.

А за чем тогда их изготовляли ?
____https://https://hi-fi-forum.net/obyavlenie/saksofon-leningrad-sssr-IDDJFNf.html
550 рубчиков стоил ?

справедливости ради, нужно пояснить, что в начале 50-х действительно дело порой доходило до того, что в эстрадных оркестрах (в том числе и на танцах) стали запрещать исполнения фокстротов и прочих современных тогдашних иностранных танцевальных мелодий, и в отдельных случаях требовали заменить саксофоны и трубы на деревянные духовые и баяны. это случалось в тех местах, где в отделах культуры райкомов и горкомов сидели особо "одаренные" дуболомы.

слава Б-гу, это не продлилось долго, поскольку людоед издох...

ну а про остальное я вроде раньше изложил.

ЗЫ: в Германии во времена правления Гитлера государственное отношение к джазу и прочим видам так.наз. "дегенеративного искусства" (официальный термин в III Рейхе) было весьма похожим на непродолжительную "эпоху разгибания саксофонов" в СССР.
подробнее об этом можно прочитать в статье, на которую я давал ссылку.

А что писал Александр Исаевич о джазе? (Что он писал о Горьком - отдельная тема) :

В комнате громче был слышен джаз, но тут, с подоконника, пересиливал
свой самодельный приемник, из которого текла перебегающая фортепьянная
музыка. В ней настойчиво выныривала, и тотчас уносилась, и опять выныривала,
и опять уносилась одна и та же мелодия. Глеб ответил :
-- Семнадцатая соната Бетховена. Я о ней почему-то никогда... Ты --
слушай.
Они оба нагнулись к приемнику, но очень мешал джаз.
-- Валентайн! -- сказал Глеб. -- Уступите. Проявите великодушие!
-- Я уже проявил; -- огрызнулся тот, -- сляпал вам приемник. Я ж вам и
катушку отпаяю, не найдете никогда.
Маленькая девушка повела строгими бровками и вмешалась:
-- Валентин Мартыныч! Это, правда, невозможно -- слушать сразу три
приемника. Выключите свой, вас же просят.
(Приемник Валентина как раз играл слоу-фокс, и девушке очень
нравилось...)
-- Серафима Витальевна! Это чудовищно! -- Валентин наткнулся на пустой
стул, подхватил его на переклон и жестикулировал, как с трибуны: --
Нормальному здоровому человеку как может не нравиться энергичный бодрящий
джаз? А вас тут портят всяким старьем! Да неужели вы никогда не танцевали
Голубое Танго? Неужели никогда не видели обозрений Аркадия Райкина? Да вы и
в Европе не были! Откуда ж вам научиться жить?.. Я очень-очень советую: вам
нужно кого-то полюбить! -- ораторствовал он через спинку стула, не замечая
горькой складки у губ девушки. -- Кого-нибудь, са депан! Сверкание ночных
огней! Шелест нарядов!
-- Да у него опять сдвиг фаз! -тревожно сказал Рубин. -- Тут нужно
власть употребить!
И сам за спиной Валентули выключил джаз. Валентуля ужаленно повернулся:
-- Лев Григорьич! Кто вам дал право..?

да уж.. нашли "авторитета" в джазе и вообще в музыке - Александра Исаевича!

почитали бы, что ли, Алехо Карпентьера... "Концерт Барокко", ах, какой там финал повести:

Цитата:...Филомено вернулся на освещенную площадь, и ему вдруг показалось, что город невероятно постарел. На обветшалых стенах проступили морщины, трещины, расщелины, появились пятна плесени и древнего грибка, разъедающего непрочные творения человека. Колокольни, мозаики, купола и эмблемы, красующиеся на плакатах по всему белому свету, чтобы привлекать обладателей travellers cheques, утратили из-за этих бесчисленных изображений волшебную силу святых мест, которые требуют, чтобы тот, кто хочет созерцать их воочию, преодолел в пути преграды и опасности. Казалось, будто уровень воды поднялся. Быстро проносились моторные лодки, бурлили мелкие, но упорные, неустанные волны, разбиваясь о сваи и деревянные столбы, на которых высились дома, кое-где обманчиво подновленные при помощи строительной косметики и пластических операций, произведенных рукой современного архитектора.

Венеция как будто с каждым часом все глубже погружалась в мутные, взбаламученные воды. Глубокая печаль нависла этим вечером над больным дряхлеющим городом. Но Филомено не был печален. Никогда он не был печален. Сегодня вечером, через полчаса, состоится концерт – столь долгожданный концерт того, кто всех призывает своей трубой, как бог Захарии, господь Исайи, или как велит самый радостный псалом Священного писания. И, зная, что ему предстоит выполнить еще немало задач там, где музыка подчиняется четкому ритму, Филомено легким шагом направился к концертному залу: афиши извещали, что через минуту зазвучит труба несравненного Луи Армстронга.

И Филомено показалось, будто единственное, что осталось для него в этом свайном городе живым, современным, стремительным, летящим, словно стрела, в будущее, был ритм, ритмы простейшие и вместе с тем полные глубокого смысла, существующие только здесь, на земле, и нигде более, ибо люди доказали – совсем недавно, конечно, – что в сферах есть только музыка самих сферических тел, однообразный контрапункт их круговращений, ведь, даже поднявшись на Луну, обожествленную в Египте, Шумере и Вавилонии, жители Земли с огорчением обнаружили там лишь свалку никчемных камней, звездную пыль и обломки других, летящих по более отдаленным орбитам светил, уже показанных нам в астрономических атласах и показавших, что наша иной раз довольно мерзкая Земля, в конце концов, не такое уж дерьмо и не так недостойна благодарности, как кое-кто утверждает – ведь что бы ни говорили, это самый жилой Дом во всем Мироздании, – а у проклятого и испорченного человека, которого нам не с кем сравнивать за неимением других людей в Солнечной системе (быть может, потому он и оказался Избранником, ничто не доказывает противного), нет более высокой цели, чем постичь смысл собственной жизни.

Пусть ищет решения своих проблем в оружии Огуна или на путях Элегуа, в Ковчеге завета или в Изгнании торгующих из храма, в платоновском базаре идей и предметов потребления или в знаменитом «аргументе-пари» Паскаля и иже с ним, в Слове или в Вере – это уже не его дело. Филомено пока что собирался решить их при помощи музыки земной, ибо музыка сфер его ничуть не волновала. Он показал свой ticket у входа в театр, капельдинерша с невероятно толстым задом – негру все представлялось особенно явственным, почти осязаемым – проводила его на место, и под гром, оглушительный гром рукоплесканий и приветствий появился чудодей Луи. И, поднеся трубу к губам, вдохновенно, как умел только он один, начал мелодию «Go down, Moses», затем перешел к «Jonah and the Whale», и звуки неслись из медного раструба к театральным небесам, где замерли в полете розовые музыканты ангельского хора, возможно обязанные своим рождением светлой кисти Тьеполо. И снова Библия претворялась в ритм и жила меж нами вместе с «Ezekiel and the Wheel», пока не вырвалась на простор в звуках «Hallelujah, hallelujah», которые неожиданно напомнили Филомено образ Того – Георга Фридриха той ночи; теперь он покоился под барочной статуей Рубильяка в большом мраморном приделе Вестминстерского аббатства рядом с Пёрселлом, который тоже знал толк в грозных и торжественных трубах.

Но вот вслед за виртуозом заиграли новое произведение инструменты, собранные на сцене: саксофоны, кларнеты, контрабас, электрическая гитара, кубинские барабаны, маракасы (а может, это и есть «типинагуа», упомянутые когда-то поэтом Бальбоа?), цимбалы, деревянные брусочки, постукивающие в руках музыканта, словно молотки по серебру, барабаны с приглушенным звуком, щетки, треугольники-систры и рояль с поднятой крышкой, который в давние времена, помнится, назывался как-то вроде «хорошо темперированный клавир». «Пророк Даниил, тот, что многому научился в Халдее, рассказал об оркестре, который состоял из медных, цимбал, цитры, арф и самбук и, наверно, очень походил на этот», – подумал Филомено.

Но тут все инструменты, следуя за трубой Луи Армстронга, грянули энергичное strike-up ослепительных импровизаций на тему «I can't give You Anything but Love, Baby» – нового концерта барокко, к которому, как нежданное чудо, присоединился залетевший через слуховое окно звон часов: мавры отбивали время на Часовой башне.

Вы думаете, что я сейчас буду все это читать?

---

Так для вас и Алексей Максимович авторитет в этой области

не хотите - не читайте... ваша потеря - не моя потеря.
и откуда вы взяли это... про авторитет Алексея Максимыча?
по принципу "слышал звон, да не знает, где он"?

А что, там Солженицын рассуждает о свойствах джаза? Или выносит ему какой-то вердикт? Просто зарисовка из будней шарашки...

---

(27-06-2019 00:06)gene_d писал(а):  не хотите - не читайте... ваша потеря - не моя потеря.

Если почувствую, что потеря - прочту

нет.
Солженицын там рассуждает о фокстроте и о Голубом Танго как о ДЖАЗЕ...

это - раз.
а два - это то, что по радио звучал слоу-фокс (весьма медленный плавный танец, его еще называли "сонный"), а герой рассуждает про какой-то "энергичный бодрящий джаз"...

как говорится, sapienti sat.

Вы же прекрасно знаете в какие годы это все было написано. И о фокстроте и о Голубом Танго как о ДЖАЗЕ тогда говорил не только Солженицын. Да и не этим он ценен

---

То, что по радио звучал слоу-фокс (весьма медленный плавный танец, его еще называли "сонный"), а герой рассуждает про какой-то "энергичный бодрящий джаз", ну и что? Герой выражает свою музыкальную (и жизненную) философию, а "кто на ком стоял" (с) его совершенно не интересует

(27-06-2019 00:20)moonbeam писал(а):  Вы же прекрасно знаете в какие годы это все было написано.

знаю.

(27-06-2019 00:20)moonbeam писал(а):  И о фокстроте и о Голубом Танго как о ДЖАЗЕ тогда говорил не только Солженицын.

да, это так... но зачем приводить в пример именно то, что, мягко говоря, написано без всякого понятия о предмете.
почему не привести цитату, скажем, из Аксёнова, который уж в музыке-то разбирался?

(27-06-2019 00:20)moonbeam писал(а):  Да и не этим он ценен

вот уж точно - не этим!

(27-06-2019 00:30)gene_d писал(а):  да, это так... но зачем приводить в пример именно то, что, мягко говоря, написано без всякого понятия о предмете.
почему не привести цитату, скажем, из Аксёнова, который уж в музыке-то разбирался?

Про Самсика или про Дима Шебеко что-ли?

да там хватает чего цитировать...

и "Ожог"... и "Простак в мире джаза, или Баллада о тридцати бегемотах"... и "Остров Крым"... и "Вольтерянцы и вольтерьянки"... и "В поисках грустного бэби"... да почти во всех его произведениях можно найти отличные слова о джазе.

А памятник Макаренко зачем снесли в Харькове? Стоял напротив Горького. Снесли. Сейчас там пустое место уже как 7 лет. Макаренко кому мешал?

Стоял напротив Горького. Снесли. Сейчас там пустое место уже как 7 лет. Макаренко кому мешал? Да наверное-побольше,чем 7 лет.

А *каскад* кому мешал? С его бронзовыми львами и табличками.

Проходя мимо швейцара, Шарик думает: «Вот бы тяпнуть его за пролетарскую мозолистую ногу» . А на чучело совы он смотрит с такими чувствами: «А сова эта – дрянь. Наглая. Мы ее разъясним.... Так бы и разгрыз тебя» .

Кстати, каскад хотели восстанавливать первоначально и біыло выделено из бюджета Харькова немалая сумма денег, но в последний момент решили каскад не восстанавливать, а только поставить лестницу, но куда ушли деньги??

немного по теме... вернее, около темы.

с Горьким и джазом, в общем-то всё ясно и так, а вот про Утесова и джаз желательно уточнить.

лучше всего это сделала музыковед Тамара Айзикович в статье "Леонид Утёсов и джаз: размышления с сомнениями".

статья довольно объемная, но очень интересная... для всех желающих вникнуть в тему поглубже, даю адрес: - полный текст статьи , а для краткого ознакомления вот ряд цитат из статьи:

Цитата:«Ах, джаз, джаз, любовь моя — мой триумф и моя Голгофа… я переживал, мучился и старался отбиваться, защищать джаз, дело своей жизни…», — так Утёсов выразил своё отношение к джазу в книге «Спасибо, сердце». ... Но на самом деле был приверженцем совсем другой музыки, которую маркировал как джаз.

Справедливости ради надо сказать, что он не был одинок в своём заблуждении. Организаторы первых российских эстрадных оркестров занимались, как правило, не джазом. Происходило это потому, что американские и европейские оркестры, которые они слышали на Западе, не были представителями истинной джазовой культуры.

...Советские «деятели искусств» принимали за джаз, главным образом, западную популярную музыку, а именно — американские танцы, популярные песни, sweet music (сладкая, приятная музыка). А джазовыми музыкантами считали тех, кто играл шимми, фокстрот, чарльстон, танго, пел весёлые песенки или душещипательную лирику. Само же слово «джаз» использовалось в качестве модного, броского ярлыка.

...Что касается джаза, то возникает такое впечатление, что Леонид Осипович никогда и не пытался его осваивать ни как певец, ни как инструменталист, ни как аранжировщик, если только не принимал за джаз простенькие американские песенки из своего репертуара, вроде «Морского блюза» или «Негритянской любви» . Утёсов не ориентировался ни на одну крупную джазовую фигуру, хотя слышал Армстронга, Эллингтона, упоминал Чарли Паркера. Для Утёсова образцом «хорошего джаза» служил оркестр Пола Уайтмана, который, как уже говорилось выше, играл популярно-развлекательную музыку...

...Лауреат международных фестивалей, джазовый пианист Леонид Чижик, работавший в утёсовском оркестре с 1968 по 1971 годы, вспоминает, что «оркестр всё больше походил на группу, аккомпанирующую стареющей звезде». Доходило до курьёзов. Однажды Чижик использовал несколько специфически джазовых аккордов для того, чтобы придать свежесть аккомпанементу утёсовских песен. Это вызвало у артиста явное недовольство. А когда Чижик попросил отпустить его для участия в международном джаз-фестивале, Утёсов воскликнул: «Лёня! Что за джаз? Какой джаз?» Или же посмеивался над оркестрантами-джазменами: «Этот ваш джаз-смас!».

Известный джазмен и композитор Юрий Маркин, работавший в оркестре с 1973 по 1977 годы, говорил: «Утёсовский джаз являлся по отношению к настоящему джазу тем же, чем является наша блатняга к французскому шансону… Мэтр был уверен, что джаз как таковой советским людям чужд и не нужен».

и еще одна, очень показательная цитата из статьи известного советского джазового деятеля, переводчика многих книг о джазе Юрия Верменича:

Цитата:Иногда его оркестр исполнял и записывал что-нибудь вроде "Ночь и день" Кола Пор­тера или "Штормовая погода" Гарольда Арлена, но наряду с этим самому Утесову со­вершенно не нравилась, например, музыка Вуди Германа и Стэна Кентона, и он говорил джазовой общественности Манчестера: "Мы были удивлены, что такая музыка пользуется популярностью за границей среди отдельных любителей. Это голые шумовые модели без какого-либо содержания. Мы, советские музыканты, считаем английский оркестр Джеральдо лучшим из эстрадных организаций Запада с точки зрения искусства и музыкальной культуры.

Джазовые вкусы Утесова ограничились Тедом Льюисом, Гаем Ломбарди, Джеком Хилтоном, Джеральдо и аналогичными эстрадными развлекательными оркестрами 30-х годов. ... Хотя в Европе Утесова иной раз называли "русским королем джаза" (в той же "Манчестер Нардиэн"), но это было столь же несуразно, как в свое время в США "королем джаза" считался Пол Уайтмэн.

Уже в 1961 году в своей книге "С песней по жизни" Л. О утверждал: 'Сейчас нет надобности никого убеждать, что современный американский джаз — явление весьма далекое от джаза советского. Он придерживался своей собственной, давно устоявшейся музыкальной морали. и пытался возвести стену между своими прежними представлениями и тем миром музыки, в котором ему теперь довелось жить.

...когда в середине 60-х тот же Баташев в процессе работы над своей книгой обратился за какой-то консультацией к Утесову, то он однозначно заявил ему: "Я ненавижу ваш джаз!

Горький, конечно, не великий писатель, но ведь и до революции он был весьма и весьма известен.
издавался большими тиражами, его пьесы ставились в театрах, даже за рубежом его переводили.

мало того, Горького в начале века приняли в почетные академики по разряду изящной словесности... а когда по указу царя исключили, то в знак протеста Чехов и Короленко отказались от аналогичных званий.

лично на меня книги Горького никогда не производили впечатления (за исключением трилогии "Детство. В людях. Мои университеты"), но с удивлению, пришлось в свое время столкнуться с мнением весьма известных и литераторов и критиков, хвалящих его порой даже почти неуёмно.

впрочем, в области искусства - это обычное дело, однако, когда дело доходит до такой конфронтации мнений известных деятелей, это свидетельствует только об одном - что у объекта этих полярных мнений все же талант имеется в наличии.

Цитата:Владимир Набоков говорил: «Художественный талант Горького не имеет большой ценности» и «не лишен интереса» лишь «как яркое явление русской общественной жизни», Горький «псевдоинтеллигентен», «обделен остротой зрения и воображением», в нем «напрочь отсутствует интеллектуальный размах», а его дар «убог». Он стремится к «плоскому» сентиментализму
«в худшем варианте», в его произведениях нет «ни одного живого слова», «одни готовые штампы», «сплошная патока с небольшим количеством копоти».

Не менее язвительно о писательском даровании Горького отзывался Мережковский: «О Горьком как о художнике именно больше двух слов говорить не стоит. Правда о босяке, сказанная Горьким, заслуживает величайшего внимания; но поэзия, которою он, к сожалению, считает нужным украшать иногда эту правду, ничего не заслуживает, кроме снисходительного забвения».

Другой признанный носитель высокого литературного вкуса И. А. Бунин прямо писал о «беспримерной незаслуженности» мировой славы Горького («Горький», 1936), обвиняя его чуть ли не в фальсификации собственной босяцкой биографии.

Но рядом с этими уничижительными характеристиками несложно поставить другие — прямо противоположные, дышащие любовью к Горькому и восхищением к его таланту. По слову Чехова, Горький — «настоящий», «залихватский» талант, Блок называет его «русским художником», вечно язвительный и сдержанный Ходасевич пишет о Горьком как о писателе высокой пробы, а Марина Цветаева отмечает по случаю присуждения Бунину Нобелевской премии: «Я не протестую, я только не согласна, ибо несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее — Горький. Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи».

кстати, Дмитрий Быков написал о Горьком интересную книгу, которую нелишне будет прочитать тем, кто вообще интересуется словесностью.
книга называется "Был ли Горький".
Быков, конечно, сам по себе явный поклонник Горького, но книга у него вышла честная, к тому же занимательная и полезная.


ЗЫ: ну, а отношение Горького к джазу волнует, само собой, только поклонников джаза, да и то лишь некоторых....

(28-06-2019 11:48)WoWaN писал(а):  Кто например ?
На сколько хорошо знакомы с историей Горького ?

а чего только надо высказывания Горького выслушать о джазе ? . и другие известные писатели тоже про джаз имеют свои высказывания .

(28-06-2019 17:20)BorisIvanovich писал(а):  а чего только надо высказывания Горького выслушать о джазе ? . и другие известные писатели тоже про джаз имеют свои высказывания .

так ведь и приводились тут такие высказывания... и неоднократно.

а Горького по поводу джаза вспоминают всегда как пример полного, абсолютного непонимания этой музыки.
причем не партийного функционера какого-нибудь, а человека искусства, приятеля Шаляпина.